отношении человека, сделавшего для России столько зла, которую я позволил себе. Кахи Несторовича больше не было. Но дело его – живо.
– От кого это? – Марианна неслышно подошла и встала рядом. – Один от тебя, я вижу, а второй от кого?
Надписи на венках были на английском языке – на русском просто не смогли сделать.
– Да так… Был один хороший человек…
Я – русский…
Говорят, что судьба сильнее отдельных людей. Но не всегда. Есть люди, которые сами пишут свою судьбу. И не обязательно это русские, говорят, что тот, кто долго живет в России, поневоле становится русским, кем бы он ни был до этого.
Старый казачий бронетранспортер, сильно побитый пулями и осколками за последние дни – дни отступления, один из немногих, что еще остался на ходу, свернул с проложенной несколько дней назад утоптанной рокадной дороги, затрясся на ухабах. Еще несколько дней назад здесь были фермы – процветающие русские и арабские фермы, которым благодатный ил и вода Тигра дают возможность снимать по три урожая в год. Сейчас это было страшное, изрытое минами, иссеченное осколками, дышащее смертью место. Некогда ровные ряды плодовых деревьев были разломаны в щепу, и щепа эта, вперемешку с грязью, засыпала землю неровным, хрустким ковром. Оросительная система – трубы, проложенные в земле – была разбита попаданиями снарядов. Теперь это не было местом, где жили, растили урожай и детей, – было местом, где выживали. Не более того…
Вдалеке уверенно рокотал пулемет, короткими очередями пулеметчик сдерживал натиск фанатиков, наступающих от границы, от Керманшаха. Танков и бронемашин у них уже давно не было – пожгли с воздуха, но вот ненависти и неукротимой ярости было более чем достаточно.
Словно отвечая на мысли наказного атамана, слева застучал пулемет, по броне злобно хлестанули пули. Пулемет под прикрытием брони еще не страшен, но если врежут из РПГ, потом только отпевать останется.
Казак-водитель, дважды раненный за последние дни и усекший до печенки, что к чему, мгновенно включил заднюю, рванул машину назад…
– Отходи к городу, выполняй приказ! – крикнул ему атаман. В машине из-за опущенных бронешторок было темно, грохотал и ревел мотор, и что там, за броней, кто взял их на прицел – никто не знал.
– А…
Прежде чем водитель успел что-то сказать, атаман Серков, прижав рукой старенький «калашников», открыл бортовой люк и вывалился наружу из бронемашины…
Это были евреи…
Почему-то при слове «еврей» в сознании русского человека возникает этакий пузатый купчик в хорошем костюме, сшитом обязательно в ателье дяди Мойши, но из ткани новозеландских мериносов и с могендовидом[87] в перстне. Этот парень невоздержанно богат, сумеет продать снег эскимосам, ездит обязательно на машине римского производства и является купцом не менее, чем первой гильдии. Да, таких и в самом деле было немало.
Но тот, кто так думает, никогда не видел восточных евреев.
Засевшие на первом этаже своей коммуны – кибуца, они вели жестокий и почти безнадежный бой, отстреливаясь из нескольких пулеметов от наседающих исламских фанатиков. Их было несколько человек, а нападавших не меньше сотни, но никто из евреев и не подумал бежать. Это была их земля, и они были готовы за нее умереть.
Атаман завалился в воронку, оставленную миной от тяжелого миномета и наполовину заполненную грязной водой из разбитой системы орошения, воды было по пояс, но ничего, не сахарный, да и дважды снаряд в одну и ту же воронку не попадает. Положив автомат на край воронки, он сунул в ухо небольшой наушник, начал крутить верньер настройки небольшой, закрепленной на плече рации, прослушивая каналы. Весь обмен шел на русском – его знали с обеих сторон.
Ничего интересного из обмена атаман не почерпнул, кроме последнего – всем группам, действующим восточнее линии-два, отступать на северо-восток. Линия-два – это большой, выложенный бетоном оросительный канал, семью километрами севернее от них. Значит, линию-один удержать уже невозможно, и оборона будет строиться по этому каналу. Потом, скорее всего, придется опять отступать.
Атаману было непонятно – почему Россия не оказывает им помощь, почему здесь нет подкреплений, почему они вынуждены сдерживать всю эту озверелую орду теми силами, которые у них есть. Или ядерный взрыв в Бендер-Аббасе уничтожил все, что создавалось десятилетиями? Неужели новый император трусит? Вчера из-за этого состоялась драка между казаками и десантниками, казаки обвинили императора в трусости, а десантники, особо не разбираясь, пошли бить морды.
Но даже если Россия и бросила их – пока останется жив хоть один человек, они будут сражаться. Потому что это их земля, и они с нее никуда не уйдут.
Но прежде всего ему надо добраться до пункта обороны здесь, на линии-один, и при этом чтобы его не убили.
Атаман хотел уже вылезти из вонючей лужи и ползти дальше, но нарастающий рев мотора заставил его оставаться на месте. Про себя он решил, что если надо будет, он нырнет в эту вонючую жижу с головой или прикинется мертвым.
Автомобиль остановился совсем недалеко, гортанный голос, выкрикивающий команды, был слышен даже через равномерное бухтение крупнокалиберного пулемета.
Серков решился вылезти на самый край воронки. Примерно в двадцати шагах от него остановился легкий грузовик, в кузове его было нечто, напоминающее безоткатное орудие Б10. Двое заряжали его, верней, один заряжал, второй прямо во время заряжания пытался навести. Еще один командовал, а
