за ближней дверью множество мальчишеских голосов. — Мир хи-жи-нам вой-на двор-цам!

Еремей даже чуть присел от неожиданности. Оглянулся вопросительно на Люсю.

Та ободряюще тронула его за локоть — все, мол, в порядке, не удивляйся, — и скрылась за соседней дверью.

— Ах ты, господи, воистину мир тесен, — слезно дрожал в наступившей тишине голос старушки, жалостливо смотревшей на Егорушку. — Знаю, знаю тетку твою Варвару-то, как не знать. Суседками были, кума я ей… Щас-то редко видаемся, далече друг от дружки живем. Ее в Дом водников поселили, а я, тута вот, за сиротками доглядываю. Не до гостеваний — с вашим братом, ое-ей, как глаз да глаз нужон. Детдом- то мальчишечий…

Открылась дверь, за которой исчезла Люся. Вышла пожилая, с туго зачесанными назад, скрученными на затылке в узел волосами женщина, одетая в черную юбку, белую кружевную блузку.

— Прошу сначала сюда, — женщина открыла дверь с красным крестом — Ну, мальчики, смелей! Этой процедуры вам не избежать.

Еремей, сумрачно посматривая на нее, вошел в комнату, куда уже шмыгнул Антошка.

Склонившийся за столом старичок в белом халате, с сивой остренькой бородкой отложил ручку, отодвинул красную тетрадь.

— А-а, новенькие… — Он встал. — Раздевайтесь. — И, словно отталкивая что-то, взмахнул тонкими желтыми пальцами. — Только не трясите, пожалуйста, одеждой.

Антошка проворно стянул через голову ернас, принялся развязывать тесемки штанов. Еремей, посматривая то на него, то на два широких, покрытых белым дивана, снял китель, опустил его к ногам. Стараясь не морщиться, снял не спеша и рубаху.

— Ох ты, батюшки, страсть-то какая! — ахнуло сзади.

Старушка, прижав пухлую ладонь к щеке, со страхом уставилась на бинты. Старичок тоже посмотрел на Еремея по-иному: удивленно, уважительно.

— Это тоже долой. — Он мизинцем показал на подштанники Антошки.

— Я вурп снимать не буду! — решительно заявил Еремей.

Старичок насмешливо взглянул на него из-под лохматых бровей и потребовал высоким голосом:

— Попрошу покинуть кабинет, товарищи дамы! Видите, молодые люди стесняются. И распорядитесь, пожалуйста, относительно бани и чистого белья.

— Белье у них чистое, — несмело пояснила Люся. — Мы его прожарили на пароходе…

— Извольте не возражать! — выкрикнул старичок. — Вошь — враг страшней Колчака! Ваши слова?..

Люся пожала плечами, прикрыла дверь. Повернулась к Анне Никитичне.

— Вот спасибочки. Я мигом обернусь, — кланялась та начальнице. — Сдам мальчонку Варваре и, не сумлевайтесь, — бегом назад…

— Зачем же бегом? — удивилась заведующая. — Только, прежде чем пойдете, отведите Егора на кухню и покормите.

— Не, не, я не хочу! — Егорушка замотал головой. — Я сытый!

— Вот лгунишка! — Люся засмеялась. — С чего бы это ты сытый? С пароходного чая? Идем, идем. Надо подкрепиться. Не повредит…

— Люция Ивановна, вернитесь! — выглянул из своей комнаты старичок-медик. — Ваш протеже требует, чтобы перевязку ему делали вы. Подайте, настаивает, мою старшую сестру Люсю, и все тут!

Люся виновато улыбнулась Егорушке, развела руками: что поделаешь, придется без меня.

— Я сама послежу, чтобы мальчика покормили, — сказала заведующая и, строгая, прямая, направилась в конец коридора. Старушка и Егорушка двинулись за ней.

В кухне повар с отечным, ничего не выражающим лицом поставил перед гостем чашку дымящихся щей.

Егорушка поднес ко лбу щепоть, чтобы перекреститься, и не решился — увидел, что двое мальчишек в белых куртках, чистивших картошку, переглянулись и фыркнули. Поскреб, словно в раздумье, лоб — мальчишки опять заусмехались. Под их любопытствующими взглядами Егорушка не торопясь выхлебал щи, съел овсяную кашу. Выпил шиповниковый чай, икнул, изображая отрыжку, чтобы показать, как сыт. С достоинством поднялся, взял картуз, поясно поклонился повару.

— Благодарствуем за угощение.

И степенно вышел вслед за Анной Никитичной на черный двор.

Всю дорогу Анна Никитична без умолку, то причитая, то вздыхая, рассказывала о бедах, постигших и ее, и суседку Варвару во время смуты, о пожаре Береговой, о грабежах и убийствах в безвластии — пропади оно пропадом.

В воротах с распахнутыми покосившимися створками из железных узоров Анна Никитична оборвала свои горестные воспоминания. Показала на большой дом с колоннами.

— Ну вот и пришли. Тута твои сродственники и живут.

В просторной кухне с провисшими, протянутыми из угла в угол веревками, на которых сушились пеленки, тряпки, топтались у длинной плиты женщины: варили, кипятили. На Егорушку почти и не взглянули. Только одна, худая, с черным от загара лицом, сидевшая на корточках перед духовкой, выжидательно повернувшая голову к двери, стала медленно выпрямляться, уставилась на Егорушку круглыми выцветшими глазами.

— Никак племяш? — Женщина обеими руками пригладила свои жидкие волосы. Лицо ее, некрасивое, длинное, стало растерянным. — Ну точно, Егорка… А где ж дедушка? Ты чего один-то?.. Аль случилось что?

Егорушка низко опустил голову, шоркнул кулаком по глазам. Сдавленным голосом рассказал о том, как убили деда, как похоронили его, поставив вместо креста пирамидку с красноармейской звездочкой, как чоновцы стрельнули из винтовок, как плыл потом на пароходе.

Женщины перестали греметь кастрюльными крышками — слушали серьезно, сосредоточенно.

— Ой да, сиротинушка ты несчастная, — заголосила вдруг тетка Егорушки. — Да сколь же эта война проклятая аукаться будет, да сколь же еще кровушке литься?.. Ой да, горький ты, бездольный, горемычненьки-и-ий, да за что же на тебя, такого маленького, столь несчастий-то? — Из ее глаз светлыми дорожками потекли по щекам слезы.

Егорушка забулькал горлом и, не сдерживаясь больше, облегченно заплакал, уткнувшись лицом в теплый передник тетки. Она принялась торопливо оглаживать его плечи, спину.

— Пойдем, воробушек, пойдем, касатик, в квартеру. Не убивайся, родненький, не рви себе сердце- то. — Повела его из кухни. — Ну успокойся, успокойся, будя плакать-то. Не то Танька с Манькой засмеют. Помнишь еще Таньку с Манькой-то? Не забыл?

Своих двоюродных сестер-близняшек Егорушка помнил, но, если б встретил их на улице, не узнал бы: недавно еще маленькие, щупленькие, с жидкими косичками-хвостиками, они теперь вымахали выше Егорушки на целую голову и стали похожи на галок.

Встретили Танька с Манькой гостя не больно ласково. Едва мать вышла из комнаты, как сестры, оставив на время своих замызганных тряпичных кукол, принялись насмешничать.

— Егор, Егор, проглотил багор, — запела негромко не то Танька, не то Манька. — Егор, Егор, полез на забор…

— …С забора упал, ногу сломал, — подхватила вторая.

Егорушка показал им кулак, отвернулся к окну, принялся разглядывать желтый домишко в глубине двора. Сестры, осмелев, запели громче:

— Егор, Егор, не смотри во двор. Там монашка живет, тебя к черту унесет.

Егорушка, стараясь не прислушиваться к дразнилке, наблюдал без интереса за высоким военным, который уверенным шагом пересек двор, остановился у дверей желтого домика. Дверь открылась, военный вошел…

— Дело осложняется, господа, — с порога кухни заявил Тиунов. — Прибытие «Святогора» мы проморгали.

Он хмуро посмотрел на Арчева, который стоял в двери гостиной, на Козыря, дремотно моргавшего

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату