из-за спины своего командира, на капитана, поднявшего от стола заспанное, в красных складках и помятостях лицо.
— Остячонка я не видел, — Тиунов подошел к столу, сел, закинул ногу на ногу. — И где он сейчас — не знаю.
— Скорей всего в детском доме, — буркнул капитан. — Фролов с Медведевой как-то говорили о таком варианте.
— В детдоме… — Тиунов задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Скверно, если это так… Там подобных огольцов — табун! Попробуй узнай нашего. Придется кому-то из вас пойти со мной, чтобы показать.
— Только не я! — испуганно вскинул ладони капитан.
Тиунов и Ирина-Аглая, которая тихонько уселась под киотом, вопросительно посмотрели на Арчева. Тот повернул голову к Козырю. Объявил как само собой разумеющееся:
— Пойдешь ты. Больше некому.
— А вот этого не хочешь? — Козырь сунул ему под нос кукиш. — Нашел шныря на подхвате! Сам топай, если…
И не договорил. Арчев, оскалившись, дернул верхней губой, вытолкнул Козыря на середину кухни, а Тиунов, выдернув из кармана пистолет, щелкнул предохранителем.
— Мразь, дрянь помоечная! — Арчев брезгливо вытер ладонь о грудь. — Бунтовать еще вздумал, поганец!
— Не волнуйся, Козырь, никто тебя не узнает. Даже родная мама, если она у тебя есть, — Тиунов заулыбался. — Мы обрядимся в мужичков-зимогоров, которые бродят по дворам. — И жалобно, просительно-заискивающе загундосил: — Кому дрова пилить-колоть? Дешево берем, посочувствуйте обнищавшим…
И Арчев, и капитан, и даже Козырь с изумлением уставились на него, услышав вместо сочного, уверенного баритона дрожащий, надтреснутый голос.
Тиунов, самодовольно откинувшись на стуле, кивнул Ирине-Аглае. Та скользнула мимо Арчева, прошла в спальню. Вернулась с мешком и круглой шляпной коробкой.
Тиунов открыл коробку, вынул несколько париков, накладных бород, усов. Поперебирал их, поразглядывал, встряхивая иногда, точно аукционщик пушнину. Выбрал раздерганную пегую бороденку, поторопил Козыря:
— Переодевайся! Чего тянешь?
Козырь нехотя развязал мешок, нехотя вытряхнул содержимое на пол: порыжелые армяки, мятые шляпы-гречневики, заплатанные портки из сарпинки, опорки, стоптанные сапоги.
— Сапоги оставь мне! — приказал Тиунов, натягивая на лысый череп бурый, с проседью парик. И пошутил: — В них удирать легче.
Козырь шепотом выругался. Разделся, зло и ядовито посматривая на невозмутимую Ирину-Аглаю, натянул полосатые портки, ветхую косоворотку; обмотав ноги онучами, обулся в опорки; влез в армяк и, запахнув его, демонстративно задрав подбородок, вытянулся перед женщиной. Она наклеила ему бороду, усы, надела парик с сальными волосами. Из жестяной баночки, которую вынула из шляпной коробки, достала гримерные краски, помаду. Нанесла Козырю под глазами тени, вытемнила ему щеки — все делала спокойно, привычно.
— Густо наложила. Заметно, если в упор… — Арчев растер мизинцем грим около глаз Козыря. — Ну- ка, покривляйся, — попросил деловито. — Борода не стягивает кожу? Не мешает? — И миролюбиво хлопнул Козыря по плечу. — Ты вот что пойми: другого выхода у нас нет. Либо по одному выловят, либо… Пан или пропал! А с Еремейкой мы, считай, что с золотом — сам черт не брат…
— Замечательно обклеили! — Капитан поцокал языком. — Действительно, ни одна собака не узнает!
— Заткнись, шкипер! — скривился Козырь. И, подпоясываясь веревкой, тоскливо вздохнул: — Фролов, в гробину его кости, наверно, уже пасет нас. А мы прем в нахалку, как с копейкой на буфет!
10
Фролов сидел в кабинете своего начальника и бесстрастным голосом докладывал о побеге с парохода.
— О твоем ротозействе доложу в Москву, товарищу Дзержинскому, — сухо сказал начальник, когда Фролов умолк. — Пусть коллегия вэчека решает вопрос о наказании. — Смахнул ладонью невидимые пылинки с зеленого сукна столешницы. — Ты же, пока не отстранен от работы, обязан как можно скорей поймать этого палача. — Поднял требовательные, немигающие глаза. — Обязан, слышишь! Нельзя откладывать процесс. Надо показать людям, что агонизирующие эсеры выродились в вульгарных уголовников и ничем не отличаются от бандитов Тиунова.
— Тиунов? — удивился Фролов. — Не бывший ли писарь военкомата?
— Он самый. Мы навели о нем справки. До революции был антрепренером. Ярый монархист. Бредил спасением Романовых. Потом примкнул к эсерам. Накануне мятежа был откомандирован контрреволюционным подпольем в Екатеринбург, где сумел ускользнуть от наших коллег. Недавно объявился здесь. Амплуа: грабежи, убийства, налеты… Кстати, при Колчаке он служил в сотне Иисуса- воителя у Арчева.
— Вот как? — Фролов насторожился. — Может, Арчев у него?
— Может быть, — согласился начальник, — но тут есть один нюанс… — Поерзал на стуле, отчего орден Красного Знамени на гимнастерке ало блеснул в лучах солнца. — К сожалению, пока ни мы, ни милиция на людей Тиунова не вышли. Законспирировался, мерзавец, наглухо. — Он сильно потер виски. — Извини, голова раскалывается. Две ночи не спал, материалы для процесса готовлю, — и, продолжая растирать виски, заметил: — Думаю все же, что беглецов приютил капитан. Есть у него в городе родственники, близкие?
— Я уже проверил. Из родственников — только двоюродная сестра. Дочь небезызвестного Аристарха Астахова. Но она, по нашим сведениям, послушница в женском монастыре, в Екатеринбурге. Поэтому…
— В Екатеринбурге? — начальник сложил губы так, словно хотел присвистнуть. — Проверьте, там ли она.
— Хорошо. Разрешите идти?
— Действуй! — И когда Фролов, резко отодвинув стул, встал, начальник напомнил: — Все силы — на Арчева.
Фролов кивнул и торопливо сбежал по узкой деревянной лестнице на первый этаж, заглянул в дежурку — Алексей был уже там, калякал с дежурным. Вскочил со стула, вытянулся по стойке смирно. Фролов бегло оглядел его с головы до ног — клетчатое кепи, русый чуб, веснушчатое лицо, серое потертое пальто с бархатным воротником, брюки-гольф, краги: немного экстравагантно, но ничего, сойдет — и, мотнув головой, пригласил Алексея за собой.
— Немедленно в Первый детский дом, — отрывисто начал объяснять на ходу задание. — Легенда: воспитатель, преподаватель гимнастики. Заведующая предупреждена. Цель: охранять мальчика, Еремея Сатарова. Его покажет Люся… товарищ Медведева, — уточнил, остановившись возле одной из дверей. Постучал в филенку. — От Еремея ни на шаг. Спать рядом.
Дверь, щелкнув изнутри задвижкой, приоткрылась. Высунулся взлохмаченный, с замороченными глазами единственный в губчека специалист по технической, баллистической, почерковедческой и прочим экспертизам.
— Простите, Яков Ароныч. Вынесите, пожалуйста, на минутку карточки, которые я вам дал, — попросил Фролов.
И, приняв из рук эксперта стопку фотоснимков, развернул их веером.
— Может появиться вот этот, — ткнул в изображение Арчева. — Или вот этот, — показал на Козыря. — Запомни их.
