Она видела, что Ляле хочется хвороста, чувствовала это. Впервые за десять совместных дней она ощущала, что ребенок испытывает голод. Нормальный детский голод при виде вкусненького. Да это можно хоть каждый день! Да она еще столько рецептов знает! Ну, погоди, заяц Ляля! Мы еще тебя откормим до ослепительной красоты.
Хрум-хрум. Полблюда как не бывало. И молока попила. Полный порядок. Надя заварила себе чайку, расслабилась. Они понимающе улыбнулись друг другу. Вполне можно пойти вздремнуть.
И в этот самый миг покоя и счастья на кухню, как смерч, ворвалась взъерошенная Ирина, споткнулась о не успевшего отскочить Тихона и, даже не разобравшись, кто и что, крикнула:
– Танька Рахманова! Вот кто это! Рахманова! Она мне во сне приснилась. У Ляльки нарисована Танька. Фамилия – Рахманова. Во сне мужской голос сказал! Нормально, а?
В этом вся Ирка.
Ну кому еще во сне, как по заказу, объявляют ответ на не дающий покоя вопрос? Да еще мужским голосом? И как бы расценил все это Зигмунд Фрейд?
Что-то проясняется
– Всю ночь отношения выясняли, – пожаловалась Ирка, плюхнувшись на стул и пододвинув поближе блюдо с хворостом. При этом она еще нахально показала Наде на чайник с заваркой и чашку, мол, чаю давай.
«Вот так ночка! – подумалось Наде. – Похоже, никто не провел ее, эту странную ночь, мирно посапывая в подушку. Все так или иначе маялись и переживали».
– Как начал с вечера ныть, что надо везти ребенка во Францию, родителям показывать! Я ему говорю: тебе мало, что мы все его не Егором или Гришенькой зовем, а Жоржиком, как пуделя какого? Этого тебе мало? Растет ребенок, все у него есть, папа, мама, няня – кандидат педагогических наук. Что тебе надо? Вытащить нас туда, а потом ребенка у меня отнять? Он говорит: «Но не у всех отнимают! Столько русских у нас замужем, никто не жалуется». Ага, никто! Если бы! Ты сам по телевизору видел? Видел! Ну и все! Потерпи десять лет. Будет ребенку двенадцать, поедем. Тогда фиг ваши там отнимут. С двенадцати у ребенка положено спрашивать, с кем он хочет быть. А родители могут сюда прилететь. Летают же туристы, никто не жалуется. Я приглашение сделаю. Примем как царей. Что еще надо? Пусть у нас заселяются, в конце концов. Будут Жоржика языку предков учить. А он опять за свое. И ноет, и ноет: «Любишь, не любишь». Еле уснула. И спала-то всего ничего, а тут этот мужской голос. «Танька, – говорит, – Рахманова!» Представляешь? Торжественно так, как диктор. И я как-то сразу все поняла. Что сплю, и это все во сне, но что надо немедленно проснуться и скорей тебе сказать, а то усну надолго, и все пропадет начисто. Вот я и помчалась. А у вас тут пир!
Ирка набила полный рот и показала рукой, что испытывает райское блаженство.
– Надька! Удочери меня, что ли! У тебя так вкусно всегда. Как ни проснусь, из кухни такие ароматы! У Таньки-то этой, Рахмановой, которая с портрета, раньше другая фамилия была, я точно не помню, Ситникова, что ли? Что-то такое… Сичкина, Ситкина… Не важно! Она у нас декоратором работала, когда еще этой Сичкиной-Ситниковой была. Ну, помнишь, эпоха: быки эти в красных пиджаках (страшно вспомнить) квартиры себе покупали и затевали ремонты, требовали, чтоб сделали им «побогаче». Я тебе тогда еще столько рассказывала! Одни анекдоты с ними! Им предложишь что-нибудь, а они тревожно спрашивают: «А подороже нету?» Вот Татьяна им и делала «подороже». Она вообще-то до этого в школе детей учила черчению-рисованию. А потом не помню уж кто облагодетельствовал: к нам определилась.
– То есть получается, что если это Лялина мама, то имя Таня не случайно? В записке той было, что девочку зовут Таня. Это ведь специально написали? – проговорила быстро Надя.
– Что-то такое в этом есть, только пока не пойму что. Подожди, дай доскажу. И вот она однажды делала ремонт самому Рахманову, помнишь, был такой богатей, один из первых начавший что-то там на бирже, не помню что, но о нем тогда все газеты писали, в программе «Взгляд» выступал. Совершенно имя из головы вылетело, ты подумай! Таньку вспомнила, а этот, ведь у всех на слуху был, а никак…
– Антон, – сказала Надя тусклым голосом. От бессонной ночи все Иркины сведения завихрялись у нее в голове и тут же куда-то пропадали. Но нужное имя почему-то выскочило без напряжения.
– Антон, – повторила вслед за ней Ляля, словно пробуя слово на язык.
– Антон, точно! – подтвердила Ирка. – Молодцы! И вот слушайте, что дальше было. Она за него вышла замуж! За Антона! И стала Рахманова. Лучше, чем Сичкина, да? И после этого уволилась. Сказала, муж не велит работать. Годы те помнишь? Все хотели красивой жизни, чтоб сразу, много и навсегда. Всем хотелось наверстать. Вот такие вот картинки, девчата! Будете ценить тетю Иру, а?
Из приемной Надиной дочери Ирка вдруг возвела себя в ранг тети.
– А кто ж тебя не ценит? Но вот что мне непонятно. Мне вообще-то многое непонятно пока, потому что мы совершенно с Лялей ночь не спали, чтобы вас, ненасытных, завтраком накормить. Но непонятно мне пока одно, и я сейчас это спрошу у кое-кого…
Она подтянула к себе мобильник, нажала на кнопочку. На экранчике высветилось: Андрей-Наталья. Послышались гудки. Рановато, конечно, но очень хотелось спросить, просто не терпелось кое о чем повыведать у Андрюшиной сестрички, из-за которой она попала в эту карусель.
– Але! – откликнулся сонный хриплый голос.
– Наташа, доброе утро, это я. – Надя изо всех сил старалась звучать энергично.
– Надя! Что у вас случилось? – Голос мгновенно затрубил напористо и тревожно. От одних этих годами отработанных интонаций Наде немедленно захотелось построиться в линейку и отдать честь отрядному знамени.
– У нас случилось вот что: мы, похоже, сообразили, кто Лялины родители.
– Переименовали уже Таньку? В Лялю? По ее просьбе? – как о чем-то давно известном спросила Наталья.
– Да, но речь сейчас о другом. Мне просто интересно, как это за семь лет никто не удосужился с ней толково побеседовать, по-человечески поговорить! С такой умненькой девочкой! Давно бы нашли зацепку!
– А кто это сказал тебе, что не удосужились! Это почему ты так решила? Я Андрею все передала. Все фотографии ее с момента поступления к нам по сию пору. И видеозаписи.
– Какие видеозаписи?
– Копии. То, что телевидение наше тогда снимало. Они много наснимали, все разговоры психологов с ней, потом сюжет нарезали небольшой, минут на десять. А все пленки мне передали на хранение. Чтоб, когда вырастет, у нее память была. Неужели Андрюша забыл тебе показать? Замотался, видно, там с вами.
Вот-вот! Нашла, чем уколоть! Он «с нами» замотался. А мы тут сидим, в мух от скуки плюем, чтоб потише жужжали!
– Слышь, Надь! – по-свойски окликнула Наталья, как подмигнула. – Про Лялю-то она мне давно мозги морочила. Но я как рассудила: они, родители, могли ее дома Лялькой звать. Маленьких часто так называют, ага? Но полного-то имени такого нет! И вырастет – кто будет? Какое полное имя? Вот я и старалась внушить…
– Тут так получается, что, похоже, Татьяна – это имя ее матери.
– Точно знаешь? – цепко произнесла Наталья.
– Похоже, что так. Кажется, что не сегодня-завтра будем знать стопроцентно точно.
– Ну, гиганты! Давно надо было мне ее к вам… Ну, ничего. Ты записи-то погляди, какая она к нам попала. И Таньке покажи, а то я все ее нервы берегла, думала, пусть подрастет сначала. Ну, держи в курсе!
А ведь точно! Андрей же сказал еще в самом начале, что привез какие-то материалы про девочку. Предлагал даже вместе посмотреть. Грозился вроде на дачу это все прихватить. Надо поискать в спальне, там до сих пор пара-тройка сумок нераспакованных дожидается. И в спальне же можно глянуть, что там да как. Только в их личном пользовании и имелся маленький телек с видаком, чтоб иногда, если очень заскучаешь по цивилизации, устроить себе скромную радость.
И действительно, в небольшом портфельчике обнаружилась коробка с кассетой, папки картонные с тесемками, какие Надя последний раз видела в собственной юности. Надо же! Где-то они еще водятся, как
