Он уже хотел распороть один ножом, но Тапир остановил, предостерегающе подняв руку.
- Погодьте, Ваша светлость! Везти-то, как собираетесь? Стражи в городе полно. А так, долью вином,… никому и в голову не придет.
Кожа бурдюков особая, не смотрите, что давно лежат. Еще Ваш батюшка позаботился. Вот только вина из них пить нельзя. Хоть вкус и не меняется, но становится ядовитым. Можно и душу Трехглавому отдать…
Вскоре, они двинулись в обратный путь.
Увидев 'старых знакомых', старший воротной стражи криво ухмыльнулся.
- Ну что, висельники, нашли работенку? А? Не взял вас де Фовер?
Верно я говорю?
- Да, видать, ты и сглазил, - недовольно огрызнулся Ворон. -
Набрали паршивого вина, сожрали вонючую капусту с бараньими костями и всех-то делов!
- То-то я гляжу бурдюки полные! - Ну-ка, ты, гномья морда, отлей-ка нам кувшинчик!
- Что я? Я с превеликим удовольствием! - живо отозвался крепыш.
- Тащи тот, что побольше. Выпьете за здоровье моей матушки.
Вскоре стены Лота остались позади. А впереди,.. впереди их ждало
Кале, где Ворон почему-то назначил сбор своей ватаги.
И лишь на лице Гнома, предупрежденного, что вино в бурдюках ядовитое, еще долго цвела на лице счастливая улыбка…
Служка не лгала - вино действительно оказалось превосходным: крепким, ароматным, пьянящим. Вот только ни вкуса, ни богатства букета Леон достойно не оценил. Им безраздельно завладели страх и животная тоска. Он очутился в смертельной западне. Хотелось завыть, подобно раненному ворку. Даже страшно представить, что с ним будет, когда раскроется подмена. Рук палача не миновать! Уж лучше удавиться самому.
Ужас холодными, липкими пальцами сжал горло. Лишь спустя сутки, юноша стал понемногу приходить в себя. Вначале он разозлился.
- Провели, словно ребенка. Сделали разменной монетой в игре
Ловсека-Макрели, который небрежно, между прочим, принес его в жертву. И, скорее всего, об этом уже забыл. Затем злость сменила ярость.
- Нет, далеко не случайно отец стал смертельным врагом Симона,
Мартина и Фергюста. Да, не случайно! Не сомневаюсь - на это были весьма веские причины. Не гоже и мне падать духом и сдаваться без боя. Нужно обязательно найти выход, выжить и с лихвой вернуть должок.
Стоило взять себя в руки, и ситуация стала представляться не такой уж безнадежной, хотя и выхода он пока не видел. Для начала
Леон изучил тюрьму, желая найти в ней хоть какое-то слабое место.
Охрана надежная, через окно тоже не сбежать: отвесные стены, острые камни, бескрайняя гладь моря. Без посторонней помощи не выбраться.
На служанку тоже надеяться не приходится. Для него - ее уши залиты воском. Убрать покои, покормить - это она еще может, а вот насчет всего прочего - безмятежно глуха.
Юноша тщательно перебрал (благо времени было предостаточно) доставшиеся от миледи, назвавшейся Салмой, 'наследство'. Совершенно ненужные здесь наряды, благовония, мази, пригоршню серебряных монет.
Одну из них он даже сунул служанке. Та молча взяла, но при этом на ее лице не отразилось никаких эмоций.
Посуда тоже была серебряная. Среди вещей выделялись бокалы и ваза с засохшей черной розой. На них неведомый гравер, на удивление реально, изобразил Трехглавого демона Смерти, мчащегося на огненной колеснице. Его же фигура, только отлитая из бронзы, стояла на туалетной столике. А рядом, вышеупомянутая ваза. Такой себе мини-алтарь. Но больше всего Леона поразила одна находка. Вспоминая об этом, он всякий раз заливался краской. Под пуховой подушкой он нашел торлитовый фаллос. Вырезанный из розового, с красными прожилками, камня, он, казалось, до сих пор хранил тепло и запах тела миледи. По размерам и толщине он раза в два превышал достоинство Леона. Юноша невольно представил его в руке обнаженной
Салмы. До сих пор, закрыв глаза, он видел безукоризненные формы, ощущал прикосновение к своей груди трепетных женских сосков, поглаживал, все еще незажившую, царапину, оставленную острым ногтем.
Представляя, как фаллос, зажатый в ее миниатюрных, но сильных пальцах скользит по животу… все ниже, ниже… Приближается к золоту волос на лобке и миновав его погружается в горячее лоно…
Леон упорно гнал эти мысли, но они упрямо возвращались вновь и вновь. Во рту сразу пересыхало, тело наполняло желание и сладкая истома. Юноша пытался думать о Тави, о их первой и наверное последней ночи… Но мысли все время возвращались к Салме. Наверное, обладать такой женщиной несказанное счастье…
- Миледи, пожалуйте мыться! - на этот раз служанка явилась не одна. С ней пришла рябая, круглолицая девушка лет пятнадцати. Черты ее лица хоть и были мягче, добрее, но бесспорно говорили об их кровном родстве. Помогая нести наполовину заполненный водой большой медный таз, она, то и дело, бросала на 'миледи' любопытные взгляды.
Несомненно, была посвящена в страшную тайну.
- Ежели не благоволите, то воля Ваша, мы сразу уйдем. Только кивните, - в ее голосе одновременно звучали раздражение и надежда.
Сегодня истекал срок заключения, отведенный Ловсеком. Смена охраны. Видать Салма в эти дни купалась. Не желая нарушать традицию и привлекать внимание стражи, тюремщица приготовила воду. Да и помощницу с собой пришлось взять. Леон вначале хотел отказаться, но поймав на себе очередной взгляд девушки, передумал. Нужно использовать малейший шанс.
- Миледи мыться желают! - достаточно громко, чтобы рассеять малейшие сомнения пришедших, ответил он.
После чего, отбросив совершенно неуместную в данной ситуации стыдливость, стянул с себя женские одежды, ступил в теплую воду, бросив откровенно вызывающий взгляд на молодку. Та зарделась, но глаз не отвела. Это не осталось незамеченным и сразу разозлило служанку.
- Отвернись, бесстыжая! - рыкнула она.
Но воск видать был хорош, слова цели не достигли. Пришлось подкрепить их звонкой оплеухой.
Из глаз круглолицей брызнули слезы, но губы сжались в упрямую линию. Купание длилось не долго. Но перед уходом как показалось
Леону, девушка подарила многообещающий взгляд.
'Кажется, монолит дал трещину, - довольно хмыкнул он. - Зерна посеяны, нужно дождаться всходов. Лишь бы времени хватило…'
Особо долго ждать не пришлось. Лишь Оризис, завершая свой дневной путь, и окрасив за окном мир в фиолетовые тона, погрузился в морские пучины - щелкнул дверной запор. Леон, валявшийся в постели и тупо глазевший в потолок, настороженно сел, вперив взгляд в дверь.
На пороге появилась служанка. Юноша разочарованно вздохнул. Но недовольство быстро уступило место радости. Стоило ей сделать несколько шажков, как стало ясно, что под одеждой тюремщицы скрывается юное тело. Девушка ступала пугливо, словно ламинь, страшащаяся клыков ворка.
- Только бы не спугнуть! - подумал Леон. - Это мой единственный и последний шанс.
- Не бойся, милая! Я не кусаюсь! - как можно более мягко, в полголоса сказал он. - Ну же!
Услышав его голос, девушка остановилась, и теперь мучительно колебалась - броситься обратно и
