Вскрытие можно не производить. Сердечная недостаточность. Запустить сердце не удалось. Скорая ехала слишком долго... А, да, мы же не вызывали. Все... Все.
Нефедов замолчал.
Повисла гнетущая тишина. Был слышен лишь скрип качелей где-то на улице да гул сверлящего небо самолета.
Татьяна целовала Володино лицо, прижимала к себе.
Нефедов заорал, срывая голос:
— Оставь его! Что ты его тискаешь?! Он давно умер! Умер! Кого вы обманываете?! Всё! Отмучился! Всё! Конец!
Он затих, продолжая потирать виски и раскачиваться, словно хасид на молитве.
— Сделай же хоть что-нибудь! — сквозь слезы выдавил Сева.
— Что-нибудь? Клизму могу поставить. Тебе, дубина, неуч!
И вдруг Татьяна спокойно, как ни в чем не бывало, игриво и уверенно заговорила с Володей.
— Володя! Не пугай, хватит! — Она даже улыбнулась. — Володя, я сейчас буду тебя щекотать, а ну вставай!
У нее началась истерика. Слезы душили ее, но она пыталась смеяться. Сева зажал ей рот ладонью.
— Толя, ты же врач! — взорвался Всеволод, но Нефедов горько покачал головой:
— Какой я врач. Я — фельдшер, Сева!..
* * *
В гостиницу попытался зайти Фридман — с арбузом, но его грубо оттолкнули оперативники.
— Нельзя! Через час войдете. Спецмероприятие.
Фридман чуть было не попал под колеса подъезжающего грузовика «Продукты». Арбуз упал и с треском разлетелся на кусочки...
Глава двадцатая
ЖАЛОСТЬ
— Чудес не бывает... Медицина — это не волшебство! — бормотал, раскачиваясь, Нефедов.
Татьяна повернулась и залепила ему пощечину.
— Возьми себя в руки! Прекрати качаться! — Она ударила его еще раз, потом еще и еще. — Тряпка! Бери шприц!
Нефедов растерянно посмотрел на Татьяну, потом еле слышно прошептал:
— У меня есть адреналин...
Его движения вдруг стали экономными, быстрыми — профессиональными. Он метнулся к саквояжу, вынул нужную упаковку ампул. Втянул раствор в шприц и наклонился к простертому на ковре Володе.
* * *
Солнце! Какое яркое солнце! Это потому что весна... и снег сияет, и вода талая... а рядом Люся, какая она молодая! Почему я ее вижу? Ее здесь не должно быть. Почему снег? А Люся смотрит куда-то вперед и говорит, говорит, говорит...
— Я не могу смотреть на счетчик. Лучше б я на электричке за ними слетала. Да они любят поезд. Я им эклеры на Казанском покупаю всегда. Ой! Я на счетчик смотреть не могу. А еще же обратно...
Володя увидел, как перескочили цифры—восемь рублей шестьдесят две копейки. Он едет на такси с Люсей за детьми в сад. Это станция Отдых в Подмосковье, здесь вэтэошный детский сад—пятидневка. Значит, пятница. А год? Какой год? Шестьдесят седьмой? Или позже? Нет. Позже не может быть. Старая «Волга»—такая же, как в Бухаре, едет по раскисшей весенней колее. Вдруг заговорил водитель:
— А вас никто и не заставлял.
Зачем он оглянулся?
Водитель оглянулся, на миг потеряв бдительность, и машина попала в огромную лужу. Они увязли рядом с вышкой ЛЭП. До поселка оставалось метров пятьсот.
— Приехали, блин! На дорогу смотреть надо.
— Где вы здесь дорогу видели?
Водитель сделал попытку выбраться задним ходом, но машина засела намертво.
Володя посмотрел на свои руки, подвигал пальцами, натянул вязаные рукава серого свитера на белые манжеты сорочки. «Как давно я так не одевался. А что за пальто? Ну да... Я же его свистнул в костюмерной на „ Ленфильме“...»
Люся заплакала. Шофер стал материться.
— Еще раз... При моей жене... В ухо дам! — Язык онемел и не шевелился во рту. Губы не размыкались, но Володя ясно слышал свой голос. Услышал его и водитель, он обернулся, хотел было ответить, но осекся.
— Люсь! Сколько отсюда до садика?
— Пешком — минут пять.
— Марш за детьми. А мы пока здесь...
«Надо что-то сделать... любое движение, первый шаг...
В детстве у меня был трюк, который никто не мог повторить. Я завязывал глаза и шел через широкую улицу с машинами и автобусами. Расчет простой — увидев на дороге мальчишку, идущего с завязанными глазами, водители обязательно остановятся. Я шел и слушал, а потом срывал повязку с глаз и бежал от шоферов и прохожих. Это тоже могло кончиться плохо — милицией или затрещинами, и мне было жутко и весело, но главным было ощущение немыслимой скорости и собственной силы. В этом трюке только один секрет: надо сделать первый шаг на проезжую часть, и страх исчезнет. И сейчас нужно начать. Сделать первый шаг!»
Володя шагнул и сразу оказался по щиколотку в холодной воде. Руки перестали быть ватными.
Вытащил Люсю на руках из машины и поставил на сухое место.
— Беги, а то они волнуются, наверное. Плачут.
Люся припустила к поселку, а Володя начал собирать сучья, ломать кусты. Водитель заглушил двигатель, но помогать не торопился, только, приоткрыв окно, посоветовал:
— Вон заборы, видишь? Может, оторвешь пару досок?
Володя сунул все, что удалось собрать, под колеса, уперся в задний бампер машины и крикнул водителю:
— Заводи! Давай!
Вместе с фонтанами воды из-под колес вылетели деревяшки. Машина чуть сдвинулась, но не вперед, а вбок.
— А ну, давай враскачку! Вперед-назад, вперед-назад.
— Я так сцепление сожгу. Иди поищи кого-нибудь.
— Враскачку давай, я сказал. А то оставлю тебя здесь одного куковать.
Водитель повиновался. Некоторое время они буксовали. Володя вымок до костей, но не сдавался. Он что-то совал под колеса, снова упирался, пару раз даже упал в лужу Его усилиями машина подплыла к краю лужи, но здесь было еще глубже. Володя уже выбился из сил. Тяжело дыша, он обтер лицо рукой и поднял глаза.
Метрах в десяти от него стояла Люся с двумя детьми. Младшего она держала на руках, старшего за руку. Она плакала. Володя вышел из лужи и аккуратно, чтобы не испачкать, поцеловал детей.
— Лапик! Что за слезы? Ты не веришь, что я ее вытащу?
— Папа! Ты испачкался... — Аркаша ткнул пальцем в прилипший к плечу Володи кусок грязи.
— Это ерунда. Высохнет, и грязь сама отвалится.
— Папа! Мы успеем в цирк?
— Володечка, поехали на электричке. Отдадим, сколько начинало, если он жлоб такой. —Люся обратилась к таксисту: — Вы можете выйти помочь?..
