превосходного рассказа; не только по возвышенности идеала, по силе человеколюбия и ясности мировоззрения, но и по величавой простоте повествования в нем есть нечто библейское. Достодолжное освещение получают в нем те темные силы, которые двинули великую защитницу свободы, старую Англию на дурное и ненужное дело…
Настоятельно рекомендуем рассказ Оливы Шрейнер нашим читателям. Уроженка Южной Африки, она на месте мрачных событий прониклась теми настроениями, которые дают такую силу ее рассказу» [273].
Вот другой отклик.
«Отбившись от отряда рядовой Петр Холькет сидел темною ночью в пустыне около костра, разведенного им на вершине холма, и думал.
Это было в Южной Африке вскоре после набега Джемсона. Он был “не хороший и не дурной человек, как вообще все люди”. Он бессознательно жил и делал бессознательные жестокости, какие делали все англичане в Южной Африке, и не считал эти жестокости злом, потому что так делали все. И вот в эту темную ночь, когда он был наедине с самим собой, к его костру подошел человек и стал ему говорить о том, о чем он слыхал только в детстве от своей матери. Забытое различие добра и зла воскресло в его душе, и он понял, что этот странник был Христос. У рядового Петра Холькета произошло свое “воскресение”, и он, вернувшись в свой отряд, вступился за негра, которого капитан велел расстрелять. В ответ на это капитан назначил его самого палачом негра. Холькет ночью освободил негра и сам был убит.
Этот рассказ, напоминающий Льва Толстого и картины Уде, прекрасно написан и производит сильное впечатление» [274].
Оливия Шрейнер не была особенно религиозна. Но, протестуя против злодеяний колониализма и призывая читателей к идеалам справедливости и гуманности, она не могла в те времена не апеллировать к христианскому милосердию. Вот и совесть Питера Холкита пробуждается во время разговора со встреченным им странником, в котором угадывается Христос.
Оценки повести в русской печати зачастую давались вместе с изложением ее содержания и отделить одно от другого почти невозможно. Поэтому, принося читателям извинение за длинные цитаты, приводим еще одну — из журнала «Русская мысль» за 1901 г.
«Халькет попал в Южную Африку случайно и уж здесь только успел заразиться настроением новопришельцев, почему он и является в высшей степени соответствующим целям автора. Как человек крайне элементарный он дает возможность представить отраженным в его простоватой и наивной душе, как в зеркале, созданное эйтландерами истинно ужасное положение всей Южной Африки.
Халькет деревенский парень, недавно выхваченный стремительным ходом событий из какого-то английского захолустья, где и сейчас живет еще старуха-мать, тянет теперь лямку в каком-то полку, отбывающем службу в Южной Африке. Исполняя почетную миссию подавления мнимого восстания чернокожих мэшонов, доблестный полк этот истребляет их штыком, прикладом, тесаком, магазинкою, “максимом” — чем придется, — всегда в той же мере, какая указывается начальством, и, конечно, с соблюдением всех установленных правил. В настоящую минуту полк совершает какой-то переход, а Халькет, случайно отбившись от своей команды, вынужден провести ночь в полном одиночестве среди опустошенной безлюдной степи. Сидя у костра, он предается мечтам — мечтам все о той же наживе, т. е. именно о такой наживе, для которой не нужно палец о палец ударить, о той самой наживе, которая здесь всем и каждому достается <…>
Ночь была холодная; греясь у костра, Халькет подкреплял себя еще и глотками виски. Мысли его становились отрывочными, путались, перемешивались, переходили в воспоминанья минувшего: перед ним промелькнула сперва родная деревня, коттедж его матери, школа… Потом эти воспоминания сменились грезами о пережитом в недавнее время в новом крае: ему представилась отсеченная от туловища голова старого негра, руки которого еще двигались; ему послышались громкие крики туземных женщин и детей в ту минуту, когда были направлены “максимы” на их “краль”; затем прогремел взрыв динамита, разрушивший их пещеру. И еще пришла ему на мысль та сцена, когда он орудовал одним из этих «максимов» и ему казалось, что его работа имела сходство с работой жатвенной машины, которую ему случалось бывало пускать в ход в былое время на родине; только не колосья падали теперь на землю, а головы черных детей, головы эти тоже падали рядами…» [275]
И наконец из предисловия к первому изданию «Питера Холкита» на русском языке.
«Весьма далеки от романтических небылиц, от рассказов о скрытых кладах и древних таинственных культурных народов, о львиных и буйволовых охотах и о борьбе с дикарями, все ради удовлетворения пресыщенных и притупившихся вкусов лондонской публики, хотя, впрочем, в этих рассказах до некоторой степени и отражается духовный мир английских искателей приключений и золота, — весьма далеки от них произведения английской писательницы Оливы Шрейнер.
<…> Разумеется, Шрейнер стоит лишь у порога долгого пути: яркое свидетельство этого — новое произведение даровитой писательницы “Рядовой Петр Холькет”, обратившее внимание лучших органов заграничной печати, — не только английской, но французской и немецкой. В развитии писательницы заметен значительный прогресс. Если сравнить первые ее труды с последними, то нельзя не заметить большого шага вперед не только в стиле и композиции, но и в идейном содержании. От отчаяния, проникающего ее первый роман, Шрейнер перешла к серьезной, исполненной доверия надежде, к вполне зрелому миросозерцанию» [276].
Конечно, в пору бурской войны ажиотаж вокруг этой книги имел и нездоровый привкус англофобии. Но сама повесть появилась раньше, была написана еще до войны, не из конъюнктурных соображений, и потому выдержала испытание временем. В России ее издавали и в 1908 г., когда характер англо-русских отношений изменился в лучшую сторону. Да и тогда, на рубеже XIX и XX веков, при очередном всплеске антибританских чувств в русском обществе, в этой повести видели не только осуждение Англии, но и общечеловеческое — призыв к гуманности.
Хорошо были известны в России и рассказы Оливии Шрейнер. Они публиковались не только в столичной, но и в провинциальной печати. В газете «Нижегородский листок» рассказ «Охотник» появился в 1898 г. [277] А 26 февраля следующего года Максим Горький напечатал ее рассказы-аллегории: «Дары жизни», «Тайна художника», «Три сновидения в пустыне». Горький дал им чрезвычайно высокую оценку.
«Оливии Шрейнер превосходно удается объединить в ее аллегориях крупное идейное содержание с художественным изложением. Простота и ясность — вот первое, внешнее достоинство ее маленьких рассказов; бодрость настроения и глубокая вера в силу человеческого духа, — вот внутреннее значение ее аллегорий» [278].
Другие оценки в русской печати были не менее высокими.
«Эти рассказы несколько отвлеченны и потому дают мало непосредственно художественного наслаждения, но зато вызывают на долгое и глубокое раздумье, то давая удачную форму тому, что вы уже думали, то наводя на неожиданные мысли. По горячности и почти болезненной силе, с которой автор говорит о любви и истине, о долге и сострадании — обо всем великом, что ему так дорого, видно, что он похож на того художника, простую трагедию которого он так ясно и сжато рассказал нам. Тот писал свои картины все одной необыкновенно яркой краской, и никто не знал, откуда он ее берет. Картины его становились все ярче и прекраснее, а сам он делался все бледнее. И вот, он умер; среди его рисовальных принадлежностей и красок не оказалось ничего такого, чего бы не было у его товарищей; но на груди его,
