как свидетельствует «пессимистическая индукция» Лаудана, развитие науки характеризуется радикальной прерывностью на уровне теоретического содержания. Уоррол ссылается на тот исторический факт, что математические уравнения старой теории часто сохраняются в сменившей ее новой теории или в прежнем виде, или как предельные выражения других уравнений, но при этом радикально меняется физическая интерпретация математических символов, входящих в эти уравнения, т. е. хотя математическая форма многих законов остается прежней, их содержание меняется. Так, в теории электромагнитного поля Максвелла были сохранены законы оптики Френеля, хотя природа света получила совершенно иное истолкование: для Френеля световые волны были механическими возмущениями среды или эфира, а для Максвелла они представляли собой колебания в электромагнитном поле. Поскольку одной и той же математической структуре могут удовлетворять различные онтологии, связанные с различными теоретическими интерпретациями, безосновательно считать одну из них правильной или истинной. В этом смысле структурный реализм накладывает эпистемические ограничения на то, что может быть познано наукой: по словам Уоррола, «ошибочно думать, будто мы вообще можем „понять“ природу базисного строения вселенной» [Worral, 1989, p. 122], однако мы можем что-то узнать о структуре ненаблюдаемого мира, поскольку она отображается в математической структуре наших теорий. Многие критики сочли, что этот вывод Уоррола опирается на неоправданное противопоставление природы и структуры объекта. Когда ученые говорят о природе теоретического объекта, они обычно имеют в виду, что он является определенным каузальным фактором, обладает совокупностью свойств и отношений и его поведение подчиняется определенным законам, выражаемым некоторым множеством уравнений; иными словами, они наделяют этот каузальный фактор определенной каузальной структурой. Говорить же о «природе» теоретического объекта сверх и помимо этого структурного (физико-математического) описания, считают критики, у нас нет оснований.

Скептическое отношение к истине свойственно и американскому философу А. Файну, который стремится занять нейтральную позицию в споре между научными реалистами и их противниками, определяя ее как «естественную онтологическую установку» (NOA). Научный реализм и противоположные ему концепции он считает «чужеродными дополнениями» к науке. Файн предлагает философам подавлять в себе желание задавать вопросы о внешнем мире или об истине, поскольку мы не располагаем никакими ресурсами, чтобы разрешить эти вопросы. Свою позицию Файн характеризует как «упорное нежелание расширять понятие истины, предлагая некоторую теорию или анализ (или даже метафорическую картину)» [Fine, 1986, p. 133]. В науке уже используется определенное понятие истины, которое реалисты и антиреалисты пытаются «раздуть»: первые расширяют его во «внешнем направлении», объявляя научные истины истинами о независимом от сознания мире, а вторые добавляют в него «внутреннее измерение», связывая его с эпистемическими способностями и возможностями человека. Однако все эти попытки являются излишними, и нужно смириться с тем, что все, что может быть сказано об истине, уже отражено в том понятии, которое используется в науке. Характеризуя это понятие, Файн указывает, что в нем истина понимается в «обычном референциальном смысле»: предложение является истинным, если и только если сущности, о которых в нем говорится, находятся в отношении, на которое ссылается это предложение. Это означает, что используемое в науке понятие истины опирается на стандартный критерий онтологических обязательств: тот, кто принимает предложение как истинное, обязан признать «существование индивидуальных объектов, свойств, отношений, процессов и т. п., на которые ссылаются истинные научные предложения» [Fine, 1986, p. 130]. Как отмечают многие исследователи, в позиции Файна есть явная непоследовательность: с одной стороны, иногда он высказывается как реалист, а с другой стороны, отвергая «все интерпретации, трактовки, картины истины», он, по сути, подписывается под «минималистской» или «дефляционной» теорией истины [142], отвергающей какие-либо онтологические «предпосылки» этого понятия. А некоторые авторы совершенно справедливо усмотрели в позиции Файна «проявление философского отчаяния» [Niiniluoto, 1999, p. 19].

Хотя авторы реализма сущностей, структурного реализма и естественной онтологической установки стремятся найти некоторое «промежуточное» — между научным реализмом и инструментализмом — решение вопроса о том, обладают ли теоретические положения истинностным значением, они сохраняют верность онтологическому тезису научного реализма. Куда более радикальные разногласия имеют место между научными реалистами и теми философами, которые предложили заменить корреспондентное понятие истины некоторым его эпистемическим «суррогатом» — оправданной утверждаемостью, когерентностью, рациональной приемлемостью, эмпирической адекватностью, практической успешностью и т. п. Как правило, эти философы не считают себя реалистами и таковыми не являются. Исключение составляет Патнэм, попытавшийся сформулировать концепцию внутреннего реализма, в которой истина истолкована как идеальная рациональная приемлемость, и его последователи, предложившие иные варианты внутреннего реализма (Р. Туомела, Б. Эллис и др.). Патнэмом двигало желание создать теорию, которая, с одной стороны, сохраняла бы наши реалистические интуиции, а с другой, учитывала бы достигнутый в конце XX в. уровень философского осмысления ключевых проблем человеческого бытия и познания, однако, как мы видели в предыдущей главе, его вариант «неметафизического» реализма столкнулся с не менее серьезными проблемами, чем беспощадно критикуемый им метафизический реализм. Главная из этих проблем — релятивизм, защититься от которого Патнэм попытался с помощью введенного им понятия эпистемически идеальных условий, но это лишь внесло несогласованность в его теорию.

Итак, под напором яростных атак на корреспондентную теорию истины лагерь научных реалистов раскололся, и многие покинули его в поисках более адекватного понимания научного познания. Вместе с тем остались философы (М. Девитт, Д. Папино, Р. Миллер и др.), которые считают неприемлемым усовершенствование «реализма» путем отказа от понимания истины как соответствия реальности. Хотя у кого-то возникает желание обвинить их в «твердолобости» и «упрямом» нежелании признавать очевидную несостоятельность корреспондентной теории истины, нельзя не отметить стремления нынешних научных реалистов учесть «уроки» критики, отказавшись от упрощенных схем в трактовке истины и в объяснении ее роли в научном познании. Аргументы, выдвинутые против научного реализма в прежних баталиях, были подвергнуты скрупулезному анализу с тем, чтобы показать, что они не ведут к тем разрушительным для него выводам, которые из них обычно делают.

Так, чтобы защитить свою позицию от «пессимистической индукции» Лаудана, сегодняшние научные реалисты обращаются к истории науки (см., напр.: [Psillos, 1999]) в подтверждение того, что индуктивный базис, на который опирается этот аргумент, недостаточно велик и репрезентативен, чтобы подорвать веру в приблизительную истинность современных теорий. На конкретных примерах они показывают, что теоретические законы и каузальные механизмы, ответственные за успешность прошлых теорий, часто сохраняются в новых научных теориях. Ведь имеется немало теоретических объектов, каузальных механизмов и законов, постулируемых прошлыми теориями, — таких как атом, ген, кинетическая энергия, химическая связь, электромагнитное поле и т. п., — которые пережили ряд революций и сохранились в теориях и сегодня. Это означает, что эмпирическую успешность научной теории не следует воспринимать как нечто такое, что свидетельствует о приблизительной истинности всех без исключения положений, утверждаемых этой теорией. В составе любой эмпирически успешной теории есть как приблизительно истинные, так и ложные положения; когда теория отбрасывается, ее теоретические конституэнты не отвергаются en bloc (франц. — все вместе). Некоторые из них сохраняются в последующих теориях, и, как правило, ими оказываются те теоретические конституэнты, которые были ответственны за эмпирический успех прежних теорий. Это обстоятельство, считают научные реалисты, позволяет сохранить эпистемический оптимизм в отношении приблизительной истинности теперешних теорий.

Что касается тезиса недоопределенности теорий эмпирическими данными, то научные реалисты признают сегодня, что этот тезис указывает на важную особенность эпистемической ситуации, в которой осуществляется научная деятельность. Эта особенность состоит в том, что, как правило, существует определенный «зазор» между имеющейся совокупностью эмпирических данных и теорией (или гипотезой), разработанной для их объяснения. С одной стороны, в любой данный момент времени в распоряжении ученых находится конечная совокупность данных, которая не позволяет сделать достоверного и единственного вывода в пользу объясняющей эти данные гипотезы. С другой стороны, это означает, что могут существовать альтернативные теоретические построения для их объяснения. Вместе с тем без этой эпистемической особенности научная деятельность превратилась бы в рутинное предприятие, лишенное

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату