ограничивают свое участие в выработке политики определением возможности улучшений по Парето. Принципы Парето в чистом виде непригодны для обоснования, например, анализа затрат и результатов или стандартного предпочтения конкурентных рынков. Фактически, развитие самой теории благосостояния за последние 50 лет, в том числе теория «второго лучшего» (theory of the second-best)[171] и критика так называемого принципа компенсации[172] ясно показали отсутствие какой-либо единой, пригодной на все случаи аргументации для этих известных методов и положений (см. с. 171–191 наст. изд.). Однако стратегия отказа выражать свое мнение всякий раз, когда поиск решений, соответствующих принципу Парето в чистом виде, оказывается тщетным, неубедительна. Поскольку нормативные экономисты должны давать оценки экономических процессов и результатов, они не могут избежать этических оценок методов и принципов, на которые они опираются. Можно прибегнуть к обоснованию стандартных политических выводов, исходя из широкого спектра ценностей, например, обосновывать необходимость конкуренции ее ролью и в укреплении личной свободы, и повышении эффективности.[173] Либо можно улучшать известные методы и прийти к иным политическим выводам. Например, можно откорректировать возможное неравенство распределения в неограниченном анализе затрат и результатов.[174] Когда аргументы развиваются подобным образом, неизбежны сомнительные моральные обязательства.
Значительные усилия прикладной экономической теории благосостояния направлены на то, чтобы разложить нормативные проблемы на проблемы, связанные с эффективностью (efficiency), и проблемы, связанные со справедливостью (equity). Эти усилия мотивируются двумя обстоятельствами.[175] Во-первых, экономическая теория дает достаточно четкие и легко воспринимаемые представления об эффективности, в то время как некоторые представления о справедливости туманны и большинство из них никак не пересекается с терминами экономической теории. Во-вторых, ценности, поддерживающие повышение эффективности, представляются менее сомнительными, чем ценности, лежащие в основе возрастания справедливости. Поэтому проблемы эффективности рассматриваются как бесспорные и управляемые, а проблемы справедливости – как сторонние, спорные и не поддающиеся теоретическому решению. Неудивительно поэтому, что стандартная экономическая теория благосостояния концентрирует внимание на эффективности.
Это обстоятельство уже существенным образом требует привлечения этической теории. Какова моральная основа заботы об эффективности? Действительно ли она менее спорна, чем моральные обязательства, лежащие в основе понятия справедливости? Какие посылки используют экономисты, когда расчленяют проблемы экономического благосостояния на вопросы, связанные с эффективностью и справедливостью? Могут ли эти моральные предпосылки быть обоснованы? Подумайте о таком экстремальном примере, как применение анализа затрат и результатов при принятии решения о строительстве атомной электростанции. Как следует учитывать интересы будущих поколений? Применимы ли с моральной точки зрения нормы дисконта и какой величины они могут быть? Каковы надлежащие пути решения вопросов, связанных с громадными неопределенностями отдаленного будущего?[176]
Рассмотрим, например, вопрос о том, должно ли правительство предоставлять бесплатную продовольственную помощь или медицинское обслуживание или вместо этого увеличить денежную поддержку нуждающихся. Большинство экономистов предложат простой аргумент, доказывающий необходимость монетизации льгот.[177] Постройте карту кривых безразличия потребителя, отразив объем медицинской помощи на одной оси и некий комбинированный потребительский товар – на другой. Рост дохода повышает бюджетную линию. Если рост дохода равен ценности бесплатного медицинского обслуживания, потребитель может приобрести то, что правительство предоставило бы ему в соответствии с его предпочтением, либо может вместо этого потребить больше чего-либо другого. Денежная поддержка повышает благосостояние индивида по крайней мере не меньше, чем помощь в натуральной форме. Денежная поддержка не только более Парето-эффективна (Pareto- superior) по сравнению с натуральной, но также благоприятствует свободе, поскольку расширяет возможности индивидуального выбора. Кроме того, более низкие административные издержки позволят снизить налоги и увеличить объем медицинской помощи.
Хотя такой анализ включает в рассмотрение ценность свободы, он оперирует преимущественно понятиями ортодоксальной экономической теории. Здесь нет упоминания о нуждах, о личном достоинстве, о благоприятных возможностях, о правах или о справедливости. Здесь нет связи с нормативными обязательствами, обосновывающими налогообложение индивидов в целях предоставления подобных выгод.[178] Не все аргументы в пользу натуральных льгот, которые могут следовать из этих положений, носят патерналистский характер, однако оправданию патернализма с самого начала не уделяется серьезного внимания, поскольку благосостояние приравнивается к удовлетворению предпочтений (которые могут быть недальновидными или основанными на неосведомленности).[179] Таким образом, даже если бы этот простой аргумент был справедливым, он не был бы решающим. Весомость этого аргумента, которую следует ему придавать при выработке политики, невозможно определить без более широкого учета вопросов этики.
В качестве еще одного примера рассмотрим очевидно иррациональный способ, с помощью которого большинство обществ выделяют ресурсы на охрану жизни и здоровья. Существенного снижения детской смертности можно было бы достичь за счет выделения более значительных средств не на интенсивный уход за новорожденными, а на улучшение обслуживания беременных и менее проблемных новорожденных. Если героические усилия по спасению жертв обрушений угольных шахт были бы вместо этого направлены на повышение общей безопасности угледобычи, смертность среди шахтеров была бы уменьшена. Сотни тысяч долларов были истрачены на спасение ребенка, упавшего в заброшенный колодец, хотя эти деньги могли бы быть использованы для предотвращения десятков несчастных случаев с другими детьми. Очевидно, что некоторые этические теории, например утилитаризм, сочли бы такие расточительные действия неоправданными, как и многие экономисты. Но в каком обществе мы бы оказались, если бы наша гуманность находилась под постоянным контролем рационального расчета, если бы мы сказали матери ребенка или семьям шахтеров, что жертв можно было избежать, но слишком дорогой ценой? Требует ли рациональное милосердие (которое согласно почти всем этическим теориям является добродетелью), чтобы мы «гуманно» закачали отравляющий газ, чтобы сократить страдания попавших в беду шахтеров? Конечно, эти примеры драматизируют дилемму жизни и смерти, но многие экономические решения требуют относительного взвешивания количества смертей и других ценностей или смерти одних людей относительно смерти других (возможно, среди будущих поколений). Экономисты, работающие над подобными проблемами, нуждаются в понимании важнейших моральных ценностей, которые лежат в основе соответствующих решений, и в выработке практических методов оценки этих ценностей.
