экономистам трудно согласиться.[346] Однако второй принцип в части (а) – что общество должно максимизировать благосостояние наименее благополучных – имеет элегантную формальную интерпретацию как «максиминный» стандарт. Он подразумевает, что (в соответствии с первым принципом и частью (б) второго принципа) общество должно максимизировать первичные блага для наименее благополучных. Хотя, если сосредоточить внимание только на этом аспекте теории Ролза, можно получить до некоторой степени искаженное представление о подлинных его взглядах, такая «максиминная» интерпретация справедливости по Ролзу привела к ряду простых и ценных сравнений между концепцией Ролза и утилитаристским анализом идеальной организации экономики.[347]
Как утилитаризм, так и концепция справедливости как честности Ролза открывают значительный простор для перераспределительных мер со стороны правительств с целью повышения среднего уровня благосостояния или защиты наименее благополучных. Такой результат характерен для теорий, подчеркивающих определение справедливости как беспристрастности. Обратим внимание, что аргумент состоит не в том, что перераспределительное налогообложение в интересах тех, кто должен платить налоги, а в том, что налогоплательщики должны сознавать, что при беспристрастном взгляде их обязанность платить является честной. При этом подходе мотивация людей в поддержку такого налогообложения состоит не в собственном интересе, а в той или иной форме морального участия.[348]
Теории справедливости как взаимной выгоды придают собственному интересу более значительную роль. Правила справедливости рассматриваются как результат рационального соглашения между хорошо осведомленными и движимыми собственным интересом акторами. Как полагает, например, Готье, если мы предположим, что у таких агентов нет средств для проведения межличностных сравнений полезностей, то они согласятся распределять выгоды от сотрудничества в соответствии с принципом «минимаксной относительной уступки».[349] Готье отмечает, что этот принцип способствовал бы справедливому распределению выгод, получаемых за счет социального взаимодействия, по сравнению с ситуацией, которая доминировала бы при отсутствии соглашения. Поскольку, согласно точке зрения Готье, эта ситуация несогласия сама по себе отражала бы существенное неравенство, в значительной степени сохраняющееся в справедливом обществе (иначе это не было бы в интересах всех), возможные масштабы перераспределительной деятельности правительства здесь намного меньше, чем в концепции утилитаризма или теории Ролза.
Готье, как и другие исследователи, стремящиеся охарактеризовать справедливость как результат взаимовыгодного соглашения, достигнутого на основе торга, не хочет, объясняя склонность людей к соблюдению справедливости, прибегать к независимой моральной мотивации. Проблема достаточно сложна, поскольку присутствие правил справедливости создает классическую дилемму заключенных: даже если вы и я вместе извлекаем выгоду из правил, я получу еще большую выгоду, если вы соблюдаете их, а я нарушаю тогда, когда это соответствует моим интересам. Готье отмечает, что при определенных обстоятельствах воспитание в себе черт характера, способствующих соблюдению правил справедливости, будет соответствовать моему рациональному собственному интересу, даже если обладание этими чертами в некоторых случаях может лишить меня возможности «безбилетничества». Для такого решения важно, чтобы другие члены общества были способны достаточно часто обнаруживать свойства моего характера и соответствующим образом вознаграждать или наказывать меня, т. е. иметь или не иметь со мной дело в зависимости от того, что им удалось обнаружить. Эта проблема – когда можно рационально с позиций собственного интереса культивировать наклонности, которые мешают действовать в соответствии с собственным интересом, удостоилась внимания со стороны экономистов.[350]
Джеймс Бьюкенен и его коллеги с несколько иных позиций отмечают в качестве эмпирической проблемы, что агенты, движимые собственным интересом, перед которыми стоит «конституционный» выбор – выбор, присутствующий при установлении общих правил игры, – сталкиваются с таким количеством неопределенностей, что также могут оказаться за «занавесом неведения» Ролза. Поскольку выгоды, получаемые в результате конституционного выбора, могут быть очень большими, эгоистические агенты должны быть заинтересованы в этих проблемах и поэтому имеют основание зайти за «занавес неопределенности» (пользуясь выражением Джеффри Бреннана и Джеймса Бьюкенена).[351] Однако с точки зрения Бьюкенена, рациональные агенты, находящиеся за занавесом неопределенности, будут значительно более осторожны в отношении перераспределения, поскольку они будут моделировать и экономическое, и политическое поведение как движимое собственным интересом. Они будут исходить отчасти из реализма и отчасти из того положения, что, по словам Юма, при выработке конституций «каждого человека следует считать мошенником».[352] Таким образом, даже если предположить, что перераспределение рыночных доходов в пользу бедных желательно, вовсе не очевидно, что политические институты, такие как мажоритарная демократия, будут порождать такое перераспределение. [353] Учитывая превратности политической жизни, индивиды, придерживающиеся конституционалистской точки зрения, вряд ли захотят оставить перераспределение на усмотрение эгоистически заинтересованных политиков. Если же они в целом поддерживают уравнительные меры, они могут предпочесть включить непосредственно в конституцию конкретные правила распределения, например, негативный подоходный налог, включенный в единую налоговую ставку. Такие конституционные правила распределения фактически не должны были бы рассматриваться как перераспределительные, поскольку они фигурировали бы в изначальном определении прав собственности.
Общая идея о том, что моральные принципы или социальные нормы могут быть с пользой интерпретированы как результат эгоистического торга, получила широкое признание. Наряду с Д. Готье и Дж. Бьюкененом над общей теорией справедливости работали, опираясь на положения Гоббса, Джин Хамптон[354] и Грегори Кавка. [355] Та же общая идея была использована при рассмотрении вопроса о том, какие детальные правила или договоренности выработали бы агенты при различных взаимоотношениях друг с другом. Так, Эндрю Шоттер,[356] Роберт Сагден[357] и Майкл Тейлор[358] рассматривают периодически возникающие проблемы координации и разрешения конфликтов, с которыми сталкиваются индивиды, а также характер институтов и соглашений, используемых ими в этих целях. Кен Бинмор полагает, что несовершенно рациональные агенты при решении периодических проблем достижения соглашений придут к решению, основанному на утилитаризме. Такого рода дезагрегирующий контрактуализм придает большую роль инструментам теории игр (см. ниже с. 203–213 наст. изд.). Его выводы могут иметь как объяснительное, так и нормативное значение.
Даже те экономисты, которые не интересуются фундаментальными вопросами, связанными с контрактуалистскими теориями справедливости, вероятно, более заинтересованы в прикладных аспектах конкурирующих контрактуалистских взглядов для экономической политики и институтов. В 1970-е годы отмечался значительный интерес к разработкам в области влияния принципов распределения Ролза и утилитаризма на налоговую политику.[359] Убедительные контрактуалистские аргументы Джеймса Бьюкенена[360] послужили толчком к аналитической работе в более «политэкономическом» направлении, в том числе к разработке проблемы равновесного поведения альтернативных конституционных режимов на основе предпосылки о собственном интересе акторов как в политике, так и в экономике.
Немногих экономистов миновала необходимость в тот или иной момент оценивать экономические результаты или институты, и, вынося такие суждения, они неизбежно опирались в той или иной степени на моральную философию. Наиболее очевидный путь для экономистов в данном случае состоит в том, чтобы воспользоваться наиболее устойчивыми и наименее спорными положениями этической теории из всех возможных. Такая стратегия хороша для многих целей, хотя мнения экономистов о том, что спорно и что нет, могут быть искажены их собственными теоретическими установками. Однако для тех экономистов, кто глубоко заинтересован в подобной оценке, такая стратегия минимизации зависимости от превратностей
