предпочтения других лиц в отношении последствий для «защищенной сферы» данного лица не слишком сильны. Гиббард, Нозик и другие указывали, что парадокс возникает из ошибочного истолкования прав.[382] Обладание правом на неприкосновенность личной жизни означает обладание определенной свободой поступать согласно собственному желанию, но не правом принимать решения по проблемам общественного выбора. Права могут моделироваться как «формы игры»,[383] а не как ограничение на общественный выбор. У меня есть право определять цвет моих стен, если мне доступны определенные стратегии. Тот факт, что миссис Гранди будет копировать мои действия, не означает нарушения моих прав. Толкование прав в игровой форме не только устранило бы парадокс Гиббарда, но и дало бы возможность индивидам заключить сделки или контракты, позволяющие прийти к оптимуму по Парето. В примере с ханжой и распутником ханжа мог бы заключить соглашение о чтении книги при условии, что распутник не будет ее читать. Достижению такого оптимума могут помешать несовершенство информации и трансакционные издержки, но общая несовместимость между свободой и эффективностью была бы устранена.
Однако при этом возникли бы серьезные проблемы правоприменения, поскольку, как показал Райли,[384] в играх, соответствующих проблемам коллективного выбора, в которых имеет место конфликт между правами и оптимальностью по Парето, результаты, учитывающие права, не будут равновесны по Нэшу (см. ниже примечания 239 и 250). Как отмечал Сен, существуют вопросы относительно желательности таких контрактов или принуждения к исполнению с моральной точки зрения, особенно поскольку принуждение потребовало бы тщательного надзора за тем, что по общему согласию является частными делами. Кроме того, по мнению Сена, интерпретация прав в игровой форме может быть слишком слабой. Вряд ли какая-либо система прав, обеспечивающая реальную защиту свободы личности, могла бы оказаться неспособной удовлетворить поставленное Сеном минимальное условие свободы – обеспечить по крайней мере двум индивидам право принятия решения в отношении единственной изолированной пары общественных альтернатив. Мораль всей этой истории, согласно Сену, состоит в том, что нормативная социальная политика не может быть основана только на предпочтениях.
Другое очевидное направление поиска решения либерального парадокса состоит в ослаблении принципа Парето. Нет никаких моральных требований, безусловно определяющих, что предпочтениям в отношении частных дел других людей будет придаваться такое же моральное значение, как и предпочтениям относительно собственных дел индивида или общественных вопросов.[385] Действительно, признание за индивидом частной сферы ведет к предположению, что этим предпочтениям должно придаваться относительно меньшее значение. Дополнительные моральные аргументы были выдвинуты в пользу снижения значимости предпочтений в отношении других лиц при принятии общественных решений.[386] Из этих сомнений по поводу принципа Парето не следует, что «вмешивающиеся не в свои дела» предпочтения должны полностью игнорироваться, как и то, что в каждом случае их относительная значимость может быть определена с помощью некоей простой формулы. Однако дело в том, что парадокс Сена подчеркивает важность учета кроме предпочтений и других вещей. В частности, можно захотеть исследовать
Что говорят нам примеры, подобные парадоксам Эрроу и Сена, и доказательства альтернативных моральных систем из набора аксиом о плодотворности теории общественного выбора для прояснения этических проблем? Хотя предмет этой теории – проблема соединения индивидуальных суждений или интересов в общественные оценки – неизбежно присутствует и требует решения, аксиоматический подход, который характеризует большинство усилий в этой области, вызывает в большей мере двойственное отношение.
Как показывает литература, посвященная либеральному парадоксу, точность формулировок и строгость аргументации, вызванные формальным подходом, могут привести к важным уяснениям и стимулировать новое понимание глубины проблем. В то же время абстрактный характер рассматриваемых методов имеет свои ловушки. Как отмечал Сен, «Эрроу несомненно был прав, когда говорил, что 'одно из огромных преимуществ методов абстрактного постулирования состоит в том, что одной и той же системе могут быть даны несколько различных интерпретаций, что дает существенную экономию времени'.[387] Возможно, однако, что в этом состоит
Теория игр исследует проблемы стратегических взаимодействий между индивидами, являющимися рациональными в определенных пределах. Взаимодействие между индивидами является стратегическим, если выбор одних индивидов зависит от выбора других. Теория игр в основном использует стандартные концепции рациональности.
Существует практически неограниченное разнообразие стратегических условий, в которых могут взаимодействовать индивиды. Чтобы сделать эти проблемы поддающимися формализации, теоретики, как правило, принимают, что релевантными свойствами индивидуальных стратегий[389] являются только (а) их причинные следствия для действий, предпринимаемых другими, и (б) полезности результатов различных комбинаций стратегий – «матрица выплат». В теории игр игроки обладают знанием о возможных стратегиях и, как минимум, о распределении вероятностей возможных результирующих полезностей. Теория игр в основном исходит также из условия «общего знания», согласно которому игроки знают, что знают другие, в том числе, что другие знают, что они это знают, и т. д.
Теория игр в основном не направлена на решение моральных проблем, и моральная философия не имеет здесь прямого отношения к рассмотрению систем аксиом, как это происходит с теорией общественного выбора. Тем не менее моральные проблемы, касающиеся благоразумия, доброжелательности и справедливости, релевантны и в данном случае. Теория игр не только определяет ценности и выбор агентов в терминах удовлетворения предпочтений, ее теоретический анализ социальных взаимодействий предполагает имплицитную склонность к весьма спорным ответам на ряд в высшей степени острых и глубоких вопросов, относящихся к нормативной социальной и политической философии. Речь идет о точке зрения, согласно которой единственной (и, следовательно, правильной) перспективой для индивидов в процессе их социальных взаимодействий является максимизация их индивидуальных целевых функций. Такая перспектива не исключает альтруизма или сочувствия и в принципе не устраняет морального обязательства (см. выше с. 141–146 наст, изд.), но она устраняет коллективную перспективу, перспективу рассмотрения того, что
Значимость теории игр для моральной философии с наибольшей очевидностью проявляется в нормативных приложениях теории игр к определению «правильных» и «наилучших» решений проблем стратегического взаимодействия.[392] Но позитивные применения
