ухнула раскатом хохота, потешаясь над недоумевающим видом Деггубэрта. Смотритель осторожно, чтобы не пролить ни капли, отхлебнул из кружки, еще и еще… а потом наступило странное ощущение, когда кровь по жилам потекла быстрее и горячее, щеки словно загорелись, а в горле запершило… и тогда он отхлебнул еще и еще, затем выпил единым глотком содержимое кружки и довольно выдохнул: «Ох!»… а потом Деггубэрт мало что помнил. В памяти его остались лишь несколько сцен, возникших на миг и пропавших опять, словно картинки в древней книге.
Вот он танцует вокруг костра, один, без пары, высоко поднимая ноги, будто идет по болотистой топи глубокого, загаженного ослами крика… а вот хватает за рукав молодую, крепко сбитую, с пышным свежим телом красотку, чье имя-прозвище так и не зацепилось в памяти, а Мэтт-Обжора потирает ладони и гогочет с глупым видом: «Так мы тебе, Деггубэрт, и жену подберем! С тебя за это причитается!» – и подмигивает, кося глазом на широкий зад женщины, которой явно охота попрыгать не только в танце на поляне, но и где-нибудь в более укромном месте… и вот, наконец, то самое ощущение, когда наутро Деггубэрт очнулся после вчерашнего. Костер давно потух, и даже угли перестали тлеть, а прохладный утренний ветерок ворошил одежды поселенцев, уснувших тут же, на месте попойки. На жерди над золой еще висел горшок, плотно закрытый крышкой. Деггубэрт неловко поднялся и зацепил рукой крышку; свалившись, она открыла содержимое горшка, еще до половины наполненного неповторимым напитком. И сразу же в нос ударил такой аромат, от которого к нему на миг вернулись ощущение ночного безудержного веселья и непреодолимого желания тут же пуститься в пляс, обнимая грудастую красотку…
Прервав воспоминания, смотритель глянул вниз. Берег пустовал, и лишь бесчисленные следы насекомых тянулись по влажной глине к дальним песчаным дюнам. Смотритель еще успел увидеть переваливающее через холм стадо тлей, окруженное со всех сторон муравьями. Деггубэрт еще немного подождал и внимательно осмотрел оставшиеся на берегу трупы тлей и жуков.
«Не двигаются, – сказал он сам себе. – Пора!» Он сосчитал для надежности до пяти сотен и поднялся, разминая затекшие от долгого неподвижного сидения ноги…
Вода возле берега имела не только отвратительный вид, но и запах, который легко мог вызвать рвоту. К тому же ядовитость жучиной крови теперь стала очевидной: прошло-то всего ничего, а мелкие листочки ряски, кое-где встречавшиеся в прибрежном мелководье, успели скукожиться и потемнеть.
Деггубэрт снял дорожную сумку и набрал в одно из отделений жижу, в избытке покрывшую глинистый пляж и пропитавшую почву на добрых два пальца в глубину. Потом он вернулся в лощинку и снял с себя все части доспехов. Морщась от отвращения, смотритель все же стал натирать этой дрянью латы, стараясь понемногу привыкнуть к тошнотворному запаху. Быстро высыхая под палящими лучами солнца, жижа надежно скрывала блеск металла, а это сейчас было главным. Смотритель так увлекся своей работой, что совсем позабыл следить за солнцем. А когда спохватился, до наступления сумерек оставалась всего лишь треть дня…
С полной дорожной сумкой, приятно отягощавшей руки, смотритель огибал озеро. Приходилось постоянно оглядываться: он прекрасно понимал, что даже в тусклых, перемазанных грязью доспехах его фигуру нетрудно разглядеть издали. Но довольно долгое время ничто не предвещало неприятностей: горизонт со всех сторон был чист.
Возле остова древнего строения непонятного предназначения, едва проглядывавшего через наносы песка, глины и ила, – от него оставался сейчас лишь уходивший с берега в воду ряд вертикально стоящих бревен – путник присел на округлый валун и развел костер из собранного по пути сухого тростника.
Вечерело… Теперь Деггубэрт находился на берегу озера, противоположном тому, где он спустился на прибрежную полосу. Сюда отравленная вода еще не добралась, и смотритель наполнил кожаную флягу, а затем и шлем, предварительно отодрав изнутри войлок. В шлеме Деггубэрт сварил куски тлиного мяса, которые он тщательно выбрал на месте побоища.
Мясо оказалось очень нежным на вкус, и вскоре смотритель насытился. Между тем солнцу оставалось совсем немного до линии горизонта, ветерок заметно посвежел и веял чуть сильнее, чем днем, вызывая на глади озера легкую рябь. Деггубэрт внимательным взглядом окинул местность: оставаться на ночлег на берегу явно было небезопасно – старики говорили, что некоторые многоногие чувствуют тепло на больших расстояниях. Чем могла обернуться подобная встреча, Деггубэрт предпочитал не думать. Затушив огонь и засыпав остатки углей песком, смотритель поднялся к поросшим травой холмам. Широкие, почти с ладонь, каплевидные листья не имели ни запаха, ни вкуса, впрочем, и сочными тоже не были.
В лощинке между холмами смотритель и устроился на ночлег: выкопал углубление в легко поддающейся топору, но достаточно плотной земле, утрамбовал ее и постелил пару охапок сорванной травы. Оружие Деггубэрт положил так, чтобы рукояти меча, топора и ножа постоянно были в пределах досягаемости. Ступни ныли и зудели после ходьбы по пескам в прохудившихся кайдах. Путник хорошенько промыл ноги в озерной воде и смазал заживляющей мазью, имевшейся в дорожной сумке.
Когда Деггубэрт закончил все эти важные дела, солнце уже заходило за линию горизонта, тускло освещая красноватым светом пустынные просторы. Вокруг стояла удивительная тишина, какую смотритель редко слышал у себя на вышке; сейчас Деггубэрт начинал осознавать, как одновременно бесконечен и хрупок этот мир, как тщетны помыслы и дела людей перед просторами времени, и мимолетны слова и звуки. Вскоре он провалился в сон…
Сон смотрителя всегда чуток и тревожен, впрочем, как и у любого поселенца в этом неспокойном, полном опасностей мире,. Такие сны отличаются тем, что вроде бы и расслабляется полностью усталое тело, вроде бы видишь невозможные в состоянии бодрствования картины и события, – но в то же самое время слух воспринимает многое из происходящего в реальности ночи, кожа ощущает дрожание почвы и смену направления ветерка, а нос улавливает новые, внезапно появляющиеся запахи. Так спал и Деггубэрт, и в какой-то момент ощутил, что рядом кто-то есть… Земля поблизости от человека завибрировала. Со стенок углубления на лицо смотрителя посыпалась мелкая труха, и он, уже проснувшись, но пока не открывая глаза, с трудом удерживался, чтобы не чихнуть: мелкие песчинки угодили в нос. Деггубэрт медленно, стараясь не привлечь внимания неведомого врага, нащупал ладонью рукоять меча, и…
Резкий толчок локтем свободной руки, разворот в перекате, – и смотритель уже готов к любой неожиданности.
Но только не к этой! Прямо перед ним, почти уткнувшись в землю, стояла какая-то толстая, гладкая палка. Глаза быстро привыкли к ночной темноте, и вскоре Деггубэрт смог разглядеть, что это и не палка вовсе, а заостренный на конце хобот довольно-таки большого многоногого. Насекомое, видимо, только что опустилось на землю: две пары больших прозрачных крыльев, сквозь которые местность выглядела расплывчато, словно через влажное стекло, еще оставались расправлены, но задние длинные тонкие лапы уже начали собирать их, подобно тому, как складывает воин запасную одежду в походную сумку. Длинные передние лапы тварь потирала друг о друга, будто предвкушая скорое насыщение. О насыщении Деггубэрт подумал, осознав, что именно тепло и запах человеческого тела привлекли сюда насекомое. Он уже видел таких тварей – правда, уже поверженными – восемь времен назад, когда трижды за лето поселения прибрежной полосы подвергались нападению этих созданий.
Твари спускались с неба с душераздирающим визгом, охотясь на поселенцев, и знатоки Его Величества, дежурившие в эти тяжелые дни на вышке наряду с гвардейцами, рассказали, что им уже доводилось видеть, как расправились с одной несчастной женщиной кровососы, – именно так назывались подлые многоногие.
… Тварь летела вслед за орущей во весь голос, перепуганной насмерть женщиной, а когда настигла ее – то облетела спереди и бросилась на несчастную. Кровосос положил передние лапы на плечи поселенки и швырнул ее, захлебывающуюся от крика, наземь, а потом воткнул хобот точно в сердце; грудь женщины опала, глаза закатились, из горла хлынула кровь, а тощий, полупрозрачный прежде живот твари начал приобретать темно-бордовый оттенок, заполняясь бурой жидкостью. Наконец тварь насытилась и отпустила плечи жертвы. Женщина уже лежала без движения, и ее голова отвалилась набок, выпустив изо рта последнюю тонкую струйку крови.
