опасавшегося «повредить» ей.
После обеда направились в клуб, где сегодня выступал поэт. До начала оставалось минут двадцать- тридцать. Шагали по фойе. За нами увязалась молодежь. Какой-то парень смущенно вручил тетрадь своих стихов, попросив хоть мельком взглянуть на них. Было это не ко времени, на ходу, перед самым выступлением. Маяковский полистал:
— Молодой человек, — спокойно произнес он, — я бы посоветовал вам заняться более полезным делом. (Вероятно, стихи были слабые, в противном случае Владимир Владимирович не был бы так категоричен.)
Шамардина несколько обескуражена его резковатостью и жалеет парня, которого, как выяснилось, она знала, — он работал слесарем.
Владимир Владимирович заволновался:
— Найдем его, я с ним поговорю подробнее. Но парня так и не нашли.
В Минске, как и в других городах, Маяковский организовал продажу и подписку на редактируемый им журнал «Новый Леф». В Москву он привез справки — результат работы.
— Если бы местные работники проявили хоть немного инициативы, книгожурнальная наша торговля решительно бы улучшилась, — сказал Владимир Владимирович после вечера.
В Минске в эти дни Белгосиздат организовал выставку белорусской книги. Маяковский посетил ее вместе с Шамардиной. Он детально интересовался тем, как поставлена книготорговля.
Стоит познакомиться с некоторыми белорусскими записками и ответами Маяковского. Они не похожи на те, которые уже приводились:
«т. Маяковский. Читаете ли вы литературу соседних республик, как-то белорусской, украинской и др.?»
— Читаю, но главным образом в переводах, это не то, но при некотором опыте разобраться могу. Языка белорусского, к сожалению, не знаю.
«Почему вы сегодня так мало говорили о себе?»
— Я жду, пока вы скажете обо мне.
«Ваш взгляд на поэтическое вдохновение?»
— Я уже говорил о том, что дело не во вдохновении. Вдохновение можно организовать. Надо быть способным и добросовестным. Первое не зависит всецело от тебя.
«Тов. Маяковский! Бросьте вы отвечать на глупые записки. На это жаль времени».
— По существу правильно. Но, к сожалению, приходится отвечать и проучать.
«Читали ли вы поэму Якуба Коласа „Сымон Музыка“?»
— Пока не читал. Но надо обязательно прочесть Коласа и Купалу. Это люди очень талантливые. Ряд вещей я знаю, но надо ближе познакомиться.
«Тов. Маяковский, вы замечательно интересный, по вашим произведениям видно, вы недюжинной силы талант. Я уверена, что вы будете тем Толстым в нашей эпохе, о котором вы говорили, что он должен явиться у нас».
— Если не считать отсутствия бороды, в остальном не возражаю.
«Почему вы носите галстук кис-кис?»
— Потому что не мяу-мяу.
«Пишите ли вы какое-либо крупное произведение?»
— Пишу поэму, которую хочу закончить в этом году, к десятилетию Октября. Названия точного еще нет.
…Дней через пятнадцать Маяковский снова увидит Минск, теперь уже — проездом за границу…
ПЯТЫЙ ТОМ
Маяковский вез в Ленинград первую часть поэмы «Хорошо!» (тогда она еще не имела точного названия), чтобы к десятилетию Октября осуществить инсценировку в Михайловском театре. «Это увлекательно, ответственно и волнительно, — сказал он, — что из этого выйдет, покажет будущее».
Я предложил остановиться на день в Твери, а то обычно едешь, скажем, в Нижний, забываешь про Владимир, мчишься в Ленинград — пролетаешь в сладком сне Тверь. Он согласился со мной.
И вот — Тверь. Я жду Владимира Владимировича в зале горсовета. Его поезд прибывает в семь, а начало вечера в девять. В восемь его нет. Справляюсь — поезд проследовал вовремя. Половина девятого. Без четверти. Наконец, без пяти. Значит, что-то случилось, надо отменять вечер. Обдумываю, как предупредить публику, — и тут он входит. В руках пачка газет и журналов.
— Считайте — приехал вовремя, — успокаивает он меня. — Двадцать минут сдавал вещи на хранение. Десять минут договаривался о плацкарте в Ленинград. Остальное время шагал с вокзала до города, включая сюда, конечно, и гулянье по главной улице. Ведь я вас не подвел? Пришел минута в минуту. Значит, никаких претензий.
— Зашли бы и предупредили, тем более проходили мимо.
— Я человек скромный. Что я буду лезть публике на глаза? И вам мешать.
— Но ведь я волновался.
— Это будет компенсировано. И я уверен, что удовлетворю вас полностью. Сделайте еще скидку на луну. Я шел медленно-медленно. По дороге настроился на луну. Прошел какую-то белую церковь и читал вслух про себя:
Луна спокойно с высоты Над Белой Церковью сияет…
Вечер он провел в приподнятом настроении. Прогулка и луна сделали свое. Но помимо этого, в его голосе, в глазах было что-то праздничное.
В перерыве он поделился со мной:
— Только что вышел пятый том[23] полного собрания моих сочинений. (
Через несколько дней Владимир Владимирович вручил мне обещанную «компенсацию» с весьма пространной и трогательной надписью: здесь было упомянуто много проезженных нами городов, занявших почти весь титульный лист, посредине которого он нарисовал цветочек.
— О чем говорит этот цветочек? — спросил я.
— Цветочки всегда говорят о хорошем и симпатичном, цветочек закрепляет, обещает и обобщает, — был ответ.
После вечера идем на вокзал — под той же луной. — Она ждала меня, — острит Маяковский, — пока я выступал. Я с ней так договорился.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА ДЕТСКОГО САДА
― А не провалимся летом?
Я настаиваю:
— Владимир — симпатичный город и отнимет у нас всего один день.
Как условились, в семь утра я зашел за Маяковским на Лубянский проезд[24]. Он только что проснулся. Одевается быстро. До отправления поезда — тридцать
