И вдруг вопьешься. / любовью залив / и душу, / и тело, / и рот. / Так разом / встают / облака и запив / в разрыве / Байдарских ворот. / И сразу / дорога / нудней и нудней…
В том месте, где дорога пошла «нудней и нудней», Владимир Владимирович открыл железную коробку (в ней оставалось несколько папирос) и тут же закрыл ее:
— Бросаю курить! — крикнул он. И коробка летит в море. (Конечно, до моря далеко — оно только кажется рядом.) Именно после этого и родились строки:
Я / сегодня / дышу как слон, / походка / моя / легка, / и ночь / пронеслась, / как чудесный сон, / без единого / кашля и плевка. /… / Граждане, / вы / утомились от жданья, / готовы / корить и крыть. / Не волнуйтесь, / сообщаю: / граждане — / я / сегодня — / бросил курить.
В Кисловодском «Гранд-отеле» для Маяковского и его спутников — Натальи Брюхоненко и Валерия Горожанина — были забронированы три номера. Я приехал туда на 5 дней раньше. Встретив знакомого артиста-певца, который слонялся в поисках ночлега, я предложил ему поселиться пока в номере, предназначенном для Маяковского. Сам я тоже перешел туда — за компанию.
На рассвете нас разбудил стук в дверь. Оказалось, Маяковский с друзьями приехал раньше, чем я рассчитывал. Я, естественно, очень смутился и сказал, что мы сейчас же перейдем в другой номер.
— Ни за что! Вы с ума сошли! Продолжайте спать, — успокаивал меня Владимир Владимирович. — Дайте только ключи от других комнат.
И, извинившись за ранний визит, он ушел в мой номер.
Небольшое отступление.
Второго сентября 1927 года, точнее — в ночь на третье произошло землетрясение в Крыму.
Маяковский за несколько часов до этого отплыл из Ялты в Новороссийск. Казалось, повезло. Но не совсем. Землетрясение настигло его в открытом море. Ночью внезапно разыгрался сильнейший шторм. О том, что ночью было землетрясение, пассажиры узнали лишь днем в Новороссийске.
Маяковский и его попутчики испытали мытарства переезда: из Новороссийска до Тихорецкой, снова ожидания, отсюда до Минеральных Вод и в ночь добрались до Кисловодска.
Газеты пестрели сообщениями о крымском несчастье.
В стихотворении «Солдаты Дзержинского» есть такая строка:
Будут / битвы / громще, / чем крымское / землетрясение.
А вскоре за этим событием появилось стихотворение «Польза землетрясений». Оно кончалось так:
Я землетрясения / люблю не очень, / земле / подобает — стоять / Но слава встряске — / Крым / озабочен / больше, / чем не ять.
Удалось провести лишь одно выступление — в Пятигорске. Маяковский заболел сильнейшим гриппом. Остальные вечера пришлось переносить и отменять.
Железноводская публика узнала об отмене вечера перед самым началом. Все билеты проданы. Назревал скандал. Отдельные лица в толпе особенно рьяно подстрекали остальных: «Ничуть не болен!», «Передумал!», «Знаем мы эти болезни!»
Чтобы не огорчать больного, я скрыл всю эту историю, хотя он живо интересовался подробностями. Через несколько дней до него все же дошли слухи о скандале.
Накануне ко мне приехала из Москвы знакомая, и мы навестили больного. Гостья вскоре удалилась, а я остался. Маяковский ко мне а упор:
— Где вы нашли такую красивую жену?
Я пытался отшутиться: Во-первых, как правило, жен не ищут, во-вторых, она пока не жена, а кандидат в жены — невеста, мы еще не расписались, и, наконец, главное, не я ее искал, а она меня нашла, В Москве она сняла угол в квартире, где я живу, на Таганке.
Однажды, когда я возвратился домой из поездки, хозяйка меня, с места в карьер, заинтриговала: «Когда придет с работы моя новая квартирантка, то я за вас не ручаюсь!»
— Мне все ясно. Крепко вас поздравляю, — уверенно заключил Владимир Владимирович.
Хозяйка и Маяковский оказались правы: вскоре мы поженились.
В Ессентуках и Кисловодске менялись дни и часы выступлений (непривычное время — пять часов). Пока печатались новые афиши, решили срочно сделать наклейки на старые.
Маяковский частенько вникал в детали «производства». Вот и здесь Владимир Владимирович включился в работу. Написав один внушительный плакат, он, стоя на коленях, засучив рукава, принялся за наклейки. Он писал с невероятной быстротой и раскладывал их на полу для сушки. Папиросный окурок заменил ему кисть, а чернила — краску.
— Это детские игрушки по сравнению с «Окнами РОСТА», ― сказал Маяковский.
В 1929 году Владимир Владимирович, нарушив традицию, решил ехать сначала на Кавказ.
В первых числах июля я шел в Москве по Солянке, держа кулек с клубникой. Из-за угла — Маяковский. Рука моя испачкана ягодой, и я не протянул ее, а сделал извинительный жест.
— Так как я в принципе против рукопожатий, то это даже кстати, — сказал он. — Как жена, ребенок? Когда вы, наконец, уедете в Сочи?
— Эту клубнику я несу в родильный. Завтра выписываю жену и исчезаю из Москвы.
— Значит — договорились? Еще раз поздравляю! Имя уже придумали? Советую обязательно назвать его Никитой или Степаном. Вот у Шкловского есть Никита, и он не жалуется. Замечательное имя! Поверьте мне! Ну, пора! Торопитесь, умоляю! До свидания в Сочи!
Спустя несколько месяцев я снова шел по Солянке, но теперь с ребенком на руках. Маяковский проезжал в «Рено» и, открыв дверцу, на ходу крикнул:
— Привет, Никита!
В Сочи, поселившись в скромном номере «Ривьеры», Маяковский тотчас достал из чемодана каучуковую ванну (это был большой, складной таз с громким именем «ванна») и попросил у горничной горячей воды. Та всплеснула руками:
— Просто удивительно! Вздумали в номере купаться! Кругом море, а они баню устраивают!
Маяковский вежливо уговаривал ее:
— Не понимает девушка, что в море основательно помыться невозможно. Грязь может долипнуть еще.
После процедуры он оделся особенно тщательно.
— Хочу выглядеть франтом. — И игриво: — Недаром я мчался в Сочи.
— Вы ведь против франтовства? — заметил я.
— Бывают в жизни исключения. Еду к девушке. И вообще, для разнообразия можно иногда шикарно одеться!
И посоветовался, какой галстук повязать…
В кафе повезло: подали «хворост» и любимое розовое варенье.
— Моя мама делает розовое варенье — это вещь! Недавно подарила мне большую банку, — поведал Владимир Владимирович.
К столику подсели артисты Большого театра Мария Рейзен, Леонид Жуков и иже с ними. Маяковский просил заменить розетки настоящими блюдцами, а то «негде размахнуться».
Ему приятна была встреча с сестрой Людмилой Владимировной здесь, в поездке. Он пригласил ее на свой вечер.
В летнем сочинском кинотеатре люди сидят, стоят и висят (на заборе и на деревьях за забором).
Афиша гласила: «Леф и Реф — новое и старое — стихи и вещи». Под «вещами» в данном случае подразумевались крупные произведения.
Маяковский читал отрывки из первой части «Клопа». Ярко, в образах, исполнил он три картины, почти не повторяя имен действующих лиц.
Попутно приведу такой разговор. Когда приближалась премьера «Клопа» в театре Мейерхольда, Маяковский неожиданно спросил меня:
— Как, по-вашему, лучше назвать пьесу: «Клопы» или «Клоп»?
Подумав, я ответил:
— Конечно, «Клоп».
— А почему так?
