Глава 10
Апрельская бабочка
Март… И вновь накатывает прошлое, и кажется, что нет сил пережить эти дни. Каждый – памятен, с каждым из них что-то связано: то день встречи, то день его рождения, то день памятного, такого важного и незабытого разговора…
Нынешний март – не легче предыдущих. Ты чувствуешь, что со мной творится что-то неладное.
– Ты почему плачешь? – спрашиваешь ты, пристально глядя на меня.
– Я не плачу, сынок.
– Я же вижу: у тебя глаза грустные. Ты почему плачешь?
– Да вот видишь: на улице солнышко, а мы простужены, не можем пойти погулять.
На минуту задумался, помолчал. И убежденно сказал:
– От этого не плачут. А
– А на самом деле, Антоша… Ну, как тебе объяснить?…
– Скажи, я пойму. Я всё пойму!
Ты смотришь на меня своими тёмно-золотистыми, почти чёрными глазами, смотришь вопросительно и настойчиво. Тебе непривычно, что я ухожу от ответа. Между нами никогда не было недоговоренности, я всегда отвечала на твои вопросы. Но тебе всего четыре года, и как объяснить тебе, что значит прошлое? И почему мне так трудно пережить март…
Ты смотришь на меня не по-детски напряжённо.
– Я всё пойму, – говоришь ты. ('Не надо грустить в одиночку', – слышится мне.)
– Понимаешь, милый, – говорю я. – Сегодня – день рождения нашего Клоуна…
Ты быстро взглядываешь на старую, пожелтевшую афишу, которая висит у нас в комнате и которую ты помнишь с раннего детства: по этой афише ты учился читать. Потом, когда ты подрос, мы с тобой не раз говорили о нашем Клоуне. Наш Клоун жил вместе с нами. Для тебя, так же, как и для меня, он был живым, близким человеком. Ты даже позволял себе порой шутить в его адрес. Мог, например, взглянув на афишу, сострить: 'Засушенный артист Армянской ССР!' И, глядя на нас с афиши, наш Клоун смеялся вместе с нами над твоим каламбуром…
– Сегодня ему исполнилось бы сорок пять лет, – говорю я.
– А
– А так – навсегда тридцать семь…
– Он умер от болезни?
– От болезни.
– У него была очень высокая температура?
– Нет. У него болело сердце. Он очень много работал, и сердце не выдержало.
Я чувствую, что мне легче от твоих участливых вопросов, оттого, что я могу поговорить с тобой о том…
– И поэтому ты грустная?
– Поэтому я грустная.
Ты задумываешься. Лицо у тебя взрослое, сосредоточенное.
– Да… – говоришь ты и вздыхаешь. – Ведь афиша – не живой человек…
И у меня ком к горлу подкатывает от этого недетского вздоха: ты всё понимаешь! И не просто понимаешь. Ты подставляешь свое хрупкое плечико под тяжесть, которую я столько лет несла одна. Ты пробуешь, ты хочешь разделить её со мной. И ты действительно облегчаешь мне ношу.
Март… Живу как будто в двух измерениях: март сегодняшний и март десятилетней давности звучат во мне с одинаковой силой. Но порою тот, давний, заглушает сегодняшний…
Я постоянно чувствую на себе твой внимательный, встревоженный взгляд: так обычно взрослый тревожится о захандрившем ребёнке…
– Ты почему грустная? – то и дело спрашиваешь ты и ласкаешься ко мне, без конца объясняясь в любви.
По утрам ты просыпаешься раньше меня. Точнее – мы просыпаемся одновременно, но я не сразу открываю глаза, в надежде, что ты полежишь тихо, а то и вздремнешь ещё. Эти минуты утренней сосредоточенности очень необходимы мне.
– Мамочка, ты почему грустная?… – тихий, вкрадчивый голос.
– Откуда ты знаешь? Я ведь ещё и глаза не открыла.
– Я же вижу. У тебя лицо грустное…
Нет, не спрятаться мне от твоего всевидящего ока!
Твоя проницательность в конце концов начала мучить меня. И я сделала усилие над собой – и стала улыбаться…
Читаю толстую рукопись, которую мне нужно отрецензировать.
– Четыреста страниц!… – восхищаешься ты. – Такой большой писатель! – говоришь ты с уважением.
В эти дни к нам собирался зайти в гости мой старый друг, 'наш Путешественник' – так мы его зовем. Только что мы прочли его книгу 'Древние и новые дороги Туркмении', и теперь с нетерпением ждем его.
– Почему же наш Путешественник не идёт к нам? – изнемогаешь ты от ожидания. – Мама, а давай мы тоже будем путешествовать!
– Давай. Вот подрастешь – и начнём путешествовать.
– Знаешь что? – воодушевляешься ты. – Мы будем путешествовать всю жизнь! Хочешь?
– Хочу. Это прекрасно – путешествовать! У нас так много всего впереди…
Ждешь, ждешь Путешественника, а тот всё не идёт: симпозиум у него. Ты от долгого ожидания заскучал.
– Почему к нам никто не приходит? Почему с нами никто не живет?
– Тебе скучно, Антонушка?
– Не скучно. Но всё равно: почему никто к нам не приходит?
– Придёт, сынок, скоро придёт.
И пришёл. Но не Путешественник, а автор толстой рукописи – бывший архитектор. Сначала всё было прекрасно: ты и бывший архитектор собирали на ковре разборный домик и вовсю общались. Но когда пришло время поговорить нам о рукописи нашего гостя, и он отвлекся от игры с тобой для делового разговора, – ты взбунтовался. Ты хватал меня за руки и пытался утащить на другой конец комнаты.
– Что ты делаешь, Антон?!
– Отдираю тебя от говорения!
Потом ты посрывал со стен и повыдергивал из ваз засохшие летние венки и букеты и стал их неистово потрошить, рассыпать по всему дому, закидывать меня и нашего гостя. Гость с недоумением, почти с испугом смотрел на тебя: какая муха тебя укусила? Но я-то понимала, что это –
