кругу?… Будем обживать эту страну вместе. Только не отпускай мою руку, пожалуйста. Нет, не за тебя боюсь – за себя. Крепче сожми, ещё крепче!
Ступени старого цирка в тополином снегу… Мягко и тихо ступаем по ним, бесшумно и мягко – как во сне. Видишь, купол? Однажды я сидела на нём. На самой макушке цирка, представляешь? И день был – как сегодня, и небо такое же синее…
Входим. Те же билетерши в дверях. Тот же одуряющий, сводящий с ума запах конюшен… Те же желтоватые луны фонарей в фойе… И визги настраивающегося оркестра… И тяжёлые портьеры, впитавшие в себя столько тревожных и сладких запахов… Уткнуться в них лицом – словно окунуться в прошлое – и пропасть…
Манеж тихий и кажется маленьким, пока в зале темно.
Хочешь посидеть на этом бархатном барьере? Посиди. Только туда – не ходи, не переступай его. Да, это манеж волшебный. Он заколдовывает всех, кто лишь однажды ступил на него… Нет, это совсем не страшно, даже весело. Только потом – грустно… Но ведь мы пришли сюда не грустить, правда?
И Первая Скрипка, худенькая женщина с пышной челкой, узнала меня и помахала нам с балкона смычком…
А потом – грохнул оркестр, прямо над нашей головой, и жаркие софиты ослепили нас, и на красном ковре закружились, замелькали: собачки и акробаты, жонглеры и наездники… Ты сидел у меня на коленях, и я смотрела не на манеж – а на тебя: через твою радость я хотела опять почувствовать себя счастливой в этой стране… Я прижимала тебя так крепко, словно держалась за спасательный круг. Помоги мне, не дай пропасть!…
Но совсем уж грустно стало, когда в манеж выбежал клоун. Нет, не наш Клоун – другой. Дежурный хохмач, встреченный дружным хохотом зрителей… Только бы не заплакать, только бы выдержать… Ты тоже не смеялся. То ли тебе передалась моя тоска, или просто устал – от шума, красок и духоты. Как я здесь просиживала дни, месяцы напролет?…
– Хватит, пойдем отсюда, – неожиданно сказал ты.
– Разве тебе не нравится? Смотри, какая смешная обезьянка…
– Не могу больше. Такой большой грохот!… Я здесь уже набылся.
Ты сполз с моих коленей и потянул меня к выходу.
И вот мы опять идем по Цветному бульвару, и прозрачные, легкие занавесы тополиного пуха отделяют нас от машинного гула и мельтешения воскресной толпы на тротуарах, от грохота циркового оркестра, от визга клоуна, от хохота…
Мы идем по Цветному бульвару, и я не знаю, придем ли мы ещё когда- нибудь сюда… Но впервые я так отчетливо понимаю, что никогда мне уже не войти в мой волшебный лес и не быть здесь счастливой…
Ты крепко держишь меня за руку. Ты рассказываешь про высокие деревья, которые растут в городе Горине, про башни, которые выше этих деревьев, и про птиц, которые вьют гнезда на их крышах.
И я ухожу в твой Африканский лес, и уже не оглядываюсь назад…
Глава 9
Почти сказка про Крышу
Лето. Пронзительно кричат стрижи в высоком июньском небе. Мы стоим на площади, запрокинув головы, и смотрим на крышу.
– Это – наша крыша, – говорю я тебе.
– Почему 'наша'? – удивляешься ты.
– Я жила там одно долгое лето…
– А я где был?
– Тебя ещё не было.
– А кто там ещё жил?
– Кто там жил?… Там жили голуби, молчаливый колокол, и лев, Лёвушка. И луна там жила, и кошки, и печные трубы, похожие на гномов, и художник в мансарде. Мансарда – это такая комната на крыше, со стеклянным потолком. Из окна мансарды художник выходил на крышу. Побродить, подумать… А ещё там жили девочка по имени Нуш и весёлый задумчивый Гавр.
– Это сказка? – спрашиваешь ты.
– Это почти сказка…
Эта почти сказочная история началась с того, с чего начинаются все сказки. Она началась с 'однажды'…
Однажды, а был это самый обычный летний день, на квартире у одного старого поэта собралось весёлое общество. Поэт был очень стар, болен и прикован к постели. Он любил, когда в его доме собирались молодые поэты, любил слушать их стихи и споры. По вечерам в его большой комнате, тесно заставленной стульями и книжными шкафами, бывало жарко, шумно и весело.
Однажды сюда пришёл Гавр. Высокий, бородатый, с громким голосом, он спорил и горячился больше всех.
А тише всех в этой комнате была Нуш. Она весь вечер молчала, внимательно вслушиваясь, но не вступая в споры. И вдруг неожиданно сказала: 'Хотите, я расскажу вам сказку?' И все перестали спорить и с любопытством посмотрели на неё. А старый поэт ободряюще улыбнулся ей.
Сказка была про крышу. Про грустного Клоуна, который жил в одной из башен со своей скрипкой и дырявым зонтиком. Про Паучка, который завелся на часах, и норовил остановить время. Про каменного льва, Лёвушку, который днём сидел у входа в главную башню, а по ночам разгуливал по крыше, разминая затекшие лапы… Много разных удивительных историй происходило на этой сказочной крыше.
Когда Нуш замолчала, все опять заспорили. Кому-то сказка понравилась, кто-то, напротив, считал, что сказка неудачная, потому что непонятно, для кого она написана – для детей или для взрослых. А третьи говорили, что сказка без любви – это не сказка.
И только Гавр сидел задумчивый и не участвовал в споре.
Когда стали расходиться, Гавр, пересилив смущение (потому что на самом деле он был очень застенчив, несмотря на свою бороду и громкий голос), подошёл к Нуш и сказал:
– Я хочу увидеть твою крышу.
И она улыбнулась ему и сказала:
– Это здесь, неподалёку. На Старом Бульваре.
– Странно, – сказал он. – Я живу на Старом Бульваре с детства. Но такой крыши не видел…
Гавр и Нуш шли по вечернему городу. Был июнь. Солнце, казалось, не собиралось садиться. Кругом, во дворах и на бульварах, цвела сирень. Но больше всего её было на Старом Бульваре.
– А вот и мой дом! – сказала Нуш.
Он возвышался на углу Старого Бульвара и шумной улицы.
Гавр запрокинул голову… и увидел. Увидел прекрасные башни,
