старого друга, человека, познавшего и радость, и горечь отцовства. 'Зачем?' – спросила я его тогда. 'Чтобы рос без комплексов. Ты же его всё же не в капусте нашла… И потом: у вас не получилось – это ваше личное дело. А у них, может быть, и получится. Как знать?' Как знать?…
Если ты захочешь, ты увидишь его. А дальше – решай сам… Видишь барабан, который казался таким загадочным? Но – пусто внутри…
Так не хотелось вводить тебя раньше времени в наш африканский лес… Так хотелось отодвинуть на подальше этот день. Убрать с дороги все коряги, разогнать все тучи… Если бы это было возможно!
Я вспомнила интернатских девочек – детей, раньше времени оказавшихся во взрослом лесу… Незащищенность и маленький рост – вот всё, что в них осталось детского. Их не удивишь предательством. Они хорошо знают, что такое одиночество. А ласка и сказка – вещи для них незнакомые, из другого мира…
Тебе, в общем-то, тоже несложно оказаться во взрослом африканском лесу. Пока мы здесь, на ковре, в твоём Городе – мы недосягаемы для него. Но стоит выйти на улицу…
Ты щиплешь травку и складываешь на дорожке в сквере.
'Птичка прилетит и поклюет. А мы завтра придем и посмотрим: поклевала или нет'. И тут – из-за деревьев – две прогулочные дамы. С криками набрасываются они на нас, на тебя: 'Ты что же это траву рвешь, а?! Плохой ты мальчик, хулиганом растешь, да? А вы, мамаша? Стоите и смотрите? Вот у таких родителей такие дети и вырастают!…' Они источали такую злобу, кипели желчью… Что я могла сказать им? Что вокруг на газонах стога скошенной травы? И щепотка травы, сорванная тобой, не может нанести вреда зелёному буйству, которое завтра ляжет под косу? Они бы не услышали меня. Они были из другого мира, с другой планеты… Я взяла тебя за руку и увела поскорее от этого места. Мы уходили, а вслед нам неслось: 'Вот такие всегда… своих защищают…'
– Мама, а что тетя говорила? – теребишь меня за руку. – Я ничего не понял.
– Тетя говорила глупости.
– Глупости? – изумляешься ты.
– Да, глупости. Взрослые тоже бывают глупыми.
Ты озадачен…
А вскоре – другой случай. Вышли на прогулку после сильного ливня, который бушевал всю ночь. Увидели в сквере деревце, поваленное ночной бурей. Ты подбежал, поднял, пытаешься укрепить его в лунке, сокрушаешься: 'Это кто же его сломал? Ветер или человек? Очень мне интересно. Ты как думаешь? А оно приживется?'
И тут – дядечка с авоськами, любитель природы.
– Дерево ломаешь, хулиган? От горшка два вершка, а уже безобразничать! …
'Да за что же вы?…' Но он не дал мне договорить, он просто трясся весь от негодования. И я опять взяла тебя за руку и увела тебя поскорее и подальше. 'А этот дядя чего кричал?' – 'Он нас неправильно понял'. – 'А почему ты ему не объяснила?' – 'Я пробовала. Но он глухой'. – 'А…' – с облегчением протянул ты.
Как защитить тебя от этой инопланетной злобы? Как уберечь от ядовитых стрел? И почему, почему они летят в тебя, в моего ребёнка, смотрящего на мир с такой доверчивой улыбкой? Почему именно тебя они избирают своей мишенью? Хотя… что за наивные вопросы я задаю? Известное дело: лучшей мишенью всегда было –
Идем по аллее. В руках у тебя – охапка пахучих зелёных веток, которые ты собрал под подстриженными тополями. Целые горы распустившихся к жизни веток лежат грудами на газонах. Ты готов был унести всё. 'А если посадить на балконе, они приживутся?'
И опять – любительница природы тут как тут. И вновь – крик, брань… 'Да посмотрите же: вот они лежат, на газоне! Никто не ломал!' Нет, не слышит. Прочь, прочь отсюда, да поскорее! Только бы не вступить с ней в бессмысленную перебранку… Господи, почему они так ненавидят?… И почему их так много?…
– А почему эта тетя злится? – недоумеваешь ты.
– Почему?… Наверное, её кто-то сильно обидел. Вот она и злится.
– На нас?
– На всех. И на нас в том числе. Видит: у нас хорошее настроение, ей завидно, вот она и злится. Ее только пожалеть остается… Наверное, ей очень плохо жить.
У соседнего дома пенсионер в спортивном костюме, с интеллигентной бородкой, подрезает кусты. Круглый год он холит газон под своими окнами – на радость и удивление прохожим. Маленький японский садик. Каждый раз мы останавливаемся здесь и любуемся. Остановились и сегодня. Весело щелкают огромные ножницы, улыбается и мурлычет что-то себе под нос бородатый садовник. 'Ну, что, пойдем, Антоша?' – 'Ещё немножко посмотрим. Такие огромные ножницы!…'
Садовник оборачивает к тебе весёлое лицо, подмигивает и, пощелкав ножницами в воздухе перед твоим носом, говорит:
– А сейчас пальчик отрежем!
Ты вскрикиваешь и отшатываешься, стремительно спрятав руки за спину. На твоём лице – ужас. 'Не надо!…' – вырывается из тебя отчаянный вопль.
– Господи, да кто же так шутит?!
А садовник смеется.
Рыдающего, подхватываю тебя на руки, бегу от японского садика…
– Сынок, успокойся… дядя пошутил… просто дурацкая шутка. Поверь мне.
– Шутка?… – горестный, недоуменный взгляд – и новый взрыв рыданий…
Мое плечо мокро от твоих слез, в душе что-то сжимается, и я думаю: 'Боже мой! Сколько же ещё впереди… И как подготовить тебя к этому? И можно ли вообще к
– Мама, хочешь о чём-нибудь спросить?
– Хочу.
– Тогда спрашивай! Тут справок много!
– У меня такой вопрос: 'Как пройти в Африканский лес?'
– Вот! Пожалуйста! Получай!
Пингвин держит в клюве листик с ответом…
Как легко. Как просто. Мы опять здесь – в твоём чудесном лесу, где ни львов в клетках, ни взрослых дикарей с их дикарскими шутками.
– Опять про этого папу спрашивали, – говоришь ты.
– Кто?
– Какая-то тетя. Когда ты в магазин ходила, а меня на площадке оставляла. Говорит: 'Что это ты всё время с мамой гуляешь? А с папой никогда'.
– И что ты ответил?
– Не помню… – говоришь ты и пожимаешь плечами.
