кроватку в такое ужасное место… — Анна Леопольдовна неожиданно всхлипнула и обняла Тину за плечи. — Девочка моя, я так за тебя рада.
Вот тебе и железная леди! Тина грустно улыбнулась. Или «малыш» — это какое-то волшебное слово? Сначала Серебряный, теперь вот Анна Леопольдовна.
Предсказуемее всех повела себя тетя Надя — Тина уже давно перестала называть ее по имени- отчеству, — после радостных ахов и охов тетя Надя взяла на себя соцобязательства «обеспечить своим ребяткам такое вкусное и сбалансированное питание, что никакому столичному диетологу и не снилось». Вот так — люди, мнением которых Тина дорожила, ее поддержали, а на остальных плевать.
Это было странное, противоречивое время. Смерть Яна каждый день заставляла ее душу умирать, а ребенок каждый день возрождал ее из пепла, принуждал жить дальше и надеяться, что когда-нибудь терзающая ее боль если не пройдет, то хотя бы станет меньше.
Их с Яном дочка появилась на свет в середине весны в одной из московских частных клиник. Ее рождения ждали с нетерпением, как очень знаменательное событие, готовили настоящее королевство для маленькой принцессы.
Принцессу назвали Яной, и никто не спрашивал ее маму, в чью честь она назвала дочку. Все знали о могиле с белыми розами на черном надгробии…
Яна была похожа на отца: ежедневное напоминание и ежедневное утешение, смысл жизни и свет в оконце. Три года свет этот горел ровным пламенем, а когда Яночке исполнилось четыре года, случилась беда.
Лейкоз — слово такое страшное, что даже лечащий врач произносил его шепотом. У ее маленькой девочки — лейкоз…
Нет! У кого угодно, только не у ее ребенка! Она и так уже заплатила судьбе огромную цену, потеряла мужа. Яночку она не отдаст! Ни-ког-да!!!
Это была страшная битва. В ход было пущено все: душевные силы, связи, деньги. Лучшие гематологические центры, лучшие специалисты — все было к их услугам. А еще химиотерапия… чудовищные препараты для маленькой четырехлетней девочки. Взрослый бы не выдержал этих нескончаемых анализов, капельниц, боли и непроходящей тошноты, а Яна терпела, она оказалась намного сильнее своей мамы.
Тина сходила с ума от страха за дочь и от собственной беспомощности. В их случае химиотерапия не была панацеей — только отсрочкой. Пересадка костного мозга — вот их панацея!
Тина не колебалась ни секунды — конечно, она станет донором. Господи, да она бы забрала дочкину болезнь себе, если бы только это было возможно. Как несправедливо, что там, наверху, готовность матери жертвовать собой ради собственных детей не принимается в расчет…
Тина не подошла, она не могла стать донором для дочери. Она, родная мать, выносившая и родившая Яночку, не подошла…
Врачи сказали, что отчаиваться рано, что надо попытать счастья с остальными кровными родственниками. И то, что у них с Яночкой нет кровных родственников, не страшно. Нужно просто родить второго ребенка — оптимального донора…
«Уверяем вас, малышу забор донорского материала не принесет никакого вреда. Мы возьмем кровь из пуповины сразу, как только он родится…»
Родить второго ребенка?..
Хорошо, она родит!
Не получилось… Ничего не получилось… Тина была абсолютно здорова, но забеременеть так и не смогла. Может быть, плохо старалась, не относилась к «процессу» с душой, не испытывала никаких чувств к «потенциальному отцу» своего ребенка?
Их было четыре, «потенциальных отца». Она меняла их каждый месяц, и любой из них не отказался бы стать настоящим отцом ее будущему ребенку. Любой, если бы она позвала, остался бы рядом, с радостью сменил статус «случайного любовника» на статус «постоянного друга», а еще лучше, «законного супруга», но Тина относилась к «процессу» без души… и у нее ничего не вышло. А у Яночки почти не осталось шансов…
Последней надеждой был банк доноров. Тина считала эту надежду призрачной. Если не подошла она, родная мать, то как же подойдет чужой человек?..
Все, круг замкнулся! Единственное, чего удалось добиться врачам, это ремиссии, временного улучшения. Сколько продлится ремиссия, не знал никто. Но когда она закончится, для Яночки и Тины все начнется сначала. Химиотерапия, страх, отчаяние…
В это самое время Серебряный решил открыть в Москве клуб и привлек к проекту Тину. Если бы это был не Серебряный, а кто-нибудь другой, она бы, не задумываясь, послала его к черту, но Серебряному отказать не смогла, ведь именно он делал для них с дочкой все возможное и невозможное. И потом, врачи сказали, что девочке нужен свежий воздух и хорошая экология. В Лондоне не было свежего воздуха, только смог и постоянная сырость. Свежий воздух и хорошая экология были в их подмосковном поместье. А еще там были Анна Леопольдовна и тетя Надя, которые во сто крат лучше всяких там нянек и сиделок. С ними не страшно оставить ребенка даже на полдня. На большее Тина никогда не решалась, каждую свободную минуту старалась проводить с дочкой.
А клуб? Клуб без нее не пропадет, но формальности надо соблюсти, ради Серебряного и дяди Васи. Пусть думают, что она не разгадала их план.
Этот вечер был особенным: Тине показывали ее владения, пытались отвлечь и, если получится, развлечь. Клуб ей понравился, хорошее место, с хорошей аурой, еще не изгаженной мажорами и тусовщиками от бомонда, стильное и в какой-то мере даже патриархальное, под стать Серебряному.
Они осмотрели все, начиная залами и заканчивая подсобными помещениями. Серебряный предлагал остаться «всего на полчасика» и поговорить. Тине не хотелось говорить, ей хотелось к дочке. Ночью Яночка часто просыпалась, звала маму и плакала. Она должна быть рядом со своим ребенком.
Серебряному позвонили. Он молча слушал и с каждой секундой разговора мрачнел все сильнее, а потом сказал с виноватой улыбкой:
— Тина, прости, неотложные дела. Мне нужно срочно уехать.
— Езжай, — она не возражала.
— А я отлучусь на десять минут, хорошо? — Это уже дядя Вася, смотрит на нее сверху вниз и тоже хмурится, как Серебряный пару минут назад. — Девочка, дождись меня, и я отвезу тебя домой.
Хорошо, она подождет. Десять минут ничего не изменят в ее жизни…
Как же она ошибалась! Эти десять минут изменили всю ее жизнь! Спасибо Серебряному, что вытянул ее в клуб.
— …Ну здравствуй, Пташка! — Голос вырвал Тину из зыбкого межвременья. Голос был таким… таким родным.
Галлюцинация. Ей так не хватает Яна, что теперь ей чудится его голос. Пусть! Пусть галлюцинация… только бы не спугнуть. Но так хочется посмотреть… Она подняла глаза…
Когда бессонными ночами Тина представляла себе, каким бы он мог стать, если бы остался жить, Ян виделся ей именно таким: возмужавшим, утратившим юношескую сухощавость и бесшабашность, на пять лет повзрослевшим.
— Ты?! — Может быть, ей повезет и ее тихое помешательство поговорит с ней?
— Я. — Он был реальным! Настолько реальным, что подобрал с пола упавшую салфетку.
— Ты?! Господи… — чтобы не закричать, пришлось зажать рот руками.
Она похоронила своего мужа пять лет назад, она видела его могилу…
— Хорошо выглядишь. — Он улыбнулся до боли знакомой улыбкой. Точно так же он улыбался ей, стоя на мосту Святого Михаила за мгновение до того, как прыгнуть в Сену.
— Ты жив?.. — Тина коснулась его лица, почувствовала под пальцами колючие щетинки. — А как же?.. — она не смогла договорить. Слишком часто ей доводилось об этом думать. Если она произнесет это вслух, то спугнет хрупкую, как первый осенний лед, надежду.
— Ты имеешь в виду мою запланированную смерть? — Ян сказал это вместо нее. — Извини, Пташка, ничего не вышло.
В голове зашумело, воздух вдруг стал липким и тягучим, как карамель. Яночка любит карамель, а
