сомнения. Мы целовались и хохотали.
– Хорошая девочка Элис. Тебе понравились мои песни?
– Да. – Кивала я. Мы гуляли по Арбату, где, к моему удивлению, оказались целые толпы «наших». Они кучковались вокруг гитаристов, а некоторые узнавали Лекса и просили спеть. В тот день он был добрым, и я могла слушать его сколько влезет. Это потом я узнала, что в общей массе его жизни песни и веселый смех встречаются крайне редко. Что в основном она состоит из совсем другого материала. Но тогда я уже слишком сильно была к нему привязана. Я бы даже сказала, прикована. Слишком для того, чтобы понимать, что в его жизни песен практически и нет. А в тот день мы истоптали все ботинки, истерзали пальцы, играя снова и снова, и к вечеру вернулись в гостеприимный дом Данилы вдвоем. Мы были вместе. Как-то сразу и насовсем вместе. Лекс не был связан условностями «того» мира, поэтому он не испытывал страха ответственности, не кричал после каждого поцелуя:
– Это еще не значит, что я тебя люблю. Мало ли, поцелуй. Может, я еще и передумаю. Не дави на меня. – Ночь, проведенная на Данином диване показала, что наши переплетенные тела дрожали и вибрировали на одной волне. Не было лишних слов или каких-то нелепых вопросов типа кончила ты или нет. Не было робости или страха выглядеть хуже, чем ты есть.
– Мы же на дне! Что тут может быть плохо, если мы и так хуже всех? Один диван на четверых? Но мы же не занимаемся групповухой. Мышка любит Старка, а мне нравится Элис. Наши помыслы чисты. – Так говорил Лекс, когда я, счастливая, еле прикрытая грязным шерстяным одеялом, лежала, уткнувшись в его плечо. Даня ради рождения нашей с Лексом любви решил перебиться несколько ночей на полу – невиданный шаг. Вообще, Лекс всегда умел выбить для себя самые наилучшие условия существования, но я, помня о крышах и о водке, которая не согревает тебя, сколько ее не пей, была кардинально против создания неудобств для Данилы.
– Дань, ты же любишь спать на диване. Я лягу на полу, – запричитала я.
– Да брось ты. Элис, я так рад за вас с Лексом.
– Чему рад? Он классный парень, но сегодня он здесь, а завтра улетит.
– Как только переменится ветер, – кивнул Лекс, – но это не должно беспокоить тебя. Ложись спать.
– Как это не должно беспокоить? У меня нет дома, мне некуда пойти. Я буду спать на полу, а Даня – на диване. И я буду убирать, готовить и забивать косяки. Все, что угодно, только бы он был доволен, – я разволновалась. Мужчины всегда вносят разлад в мои планы. Так или иначе. Лекс же потому и не боится ответственности, что для него ее и нет вовсе.
– Элис, Элис, Элис… Ты что? Мы только сегодня встретились, а ты уже устраиваешь истерику! – усмехнулся Лекс. Конечно, он был прекрасен, но я не верила, что он может как-то переменить мою жизнь. И еще боялась, что вдруг он все-таки как-то сможет ее переменить.
– Прости. Я сама не знаю, что со мной. Мне почему-то страшно.
– Во-первых, Данька не монстр какой-нибудь, чтобы выгнать тебя на зиму глядя. А во-вторых…
– Что? Что, во-вторых?
– Во-вторых, если только ты захочешь, то как только переменится ветер, мы отправимся отсюда вместе. Хочешь? – его глаза ласково и спокойно смотрели на меня.
– Правда? Возьмешь с собой.
– Даже и не сомневайся. Такую девочку я никуда не отпущу.
– Ну, конечно, – отвернулась я. Мне показалось, что он надо мной издевается.
– Я абсолютно серьезно. Дань, скажи ей, что я такие предложения никому не делал. – Он выжидающе повернулся к Даньке. И я, кстати, тоже.
– А? Ну, на моей памяти – никогда. Я вообще не понимаю, что происходит, – растерянно бормотал Данька.
– Ну, убедилась?
– Да в чем? – не унималась я.
– В том, что ты мне очень-очень нужна. А хочешь, я на тебе вообще женюсь?
– Да что ты? – оторопела я. – Мне еще нет восемнадцати.
– Ерунда. У меня знакомая есть. Она нас и так распишет. Ну как, согласна?
– Даже не знаю. Ты и правда хочешь на мне жениться?
– Именно! – взмахнул руками он. – Очень хочу. И ты будешь мне уступать кровать, убирать и готовить.
– Смеешься? – не поняла я.
– Почти нет. Ну что, едем?
– Куда? – я чувствовала, что попала в какой-то полубредовый сон, но не могла проснуться.
– К знакомой.
– Сейчас?
– Ах да, уже ночь. Ну, завтра с утра. О’кей?
– О’кей. – кивнула я, сама не понимая, зачем. Лекс был очень классным, но сказать вот так сразу, что я его навсегда люблю, я не могла. Но, в конце концов, мне впервые делали серьезное предложение руки и чего-то там еще. Так что отказаться я не могла в любом случае. А что, круто получится. Я выйду замуж еще до восемнадцати лет. Первая из всей толпы одноклассниц. Знал бы Артем… Впрочем, нет. Об этом я думать не буду. Не могу.
– О чем задумалась, детка? – трясанул меня за плечо Лекс.
– Если уж мы с тобой поженимся, ты должен пообещать мне никогда не называть меня деткой.
– Почему? – заинтересовался он.
– Не важно.
– ТО есть ты споришь с женихом? У тебя будут от меня тайны?
– Не юродствуй. Конечно же, будут. – Кивнула я. А что он хотел? Чтобы я ему раскрыла душу? С чего бы? Только разве из-за его красивых песенок.
– Нет уж. Я гарантирую, что скоро у тебя от меня не останется ни одной тайны – Лекс посмотрел на меня каким-то ледяным, оценивающим взглядом. Как следователь на допросе. Когда только начали вскрывать язвы советского строя, я много слышала о пытках в застенках Лубянского здания КГБ. Не то, чтобы меня эти истории сильно цепляли, у меня в жизни были свои, совсем другие застенки, но когда я случайно набрела на Лубянскую площадь, то долго-долго стояла и смотрела в огромные мрачные окна этого дворца. Тяжелый серый камень, перемежающийся вроде бы украшающим рыжим, который реально придавал зданию отталкивающий кровавый вид. На некоторых окнах отчетливо видны решетки. Никаких торговых палаток по периметру, даже прохожие стараются пройти мимо громоздких стен побыстрее.
– Говори, что ты знаешь. Не вздумай ничего скрывать. Имей в виду, что у нас есть достаточно способов развязать тебе язык! – кричал в лицо измученного окровавленного человека брезгливый тонкокостный следователь. Как Меньшиков в фильме «Утомленные солнцем». Все происходило в моем воображении, конечно, в то время, как я стояла около метро, опираясь на стену, и смотрела на дом.
– Что вам надо?
– Говори, как предал свою великую Родину!
– Я не предавал, – выдыхает тот, и самое ужасное, это так и есть. Но это совершенно ничего не значит. Его уже назначили в предателя родины. Все бумаги составлены и подписаны. Так что осталось только получить его подпись.
– Думаешь вывернуться. Так я напомню, что и ты ж на свете не одинок! И у тебя на земле наберется пара – тройка родственников. Я прав? – приближает свое страшное лицо к арестованному. Тот дергается всем телом.
– Нет. У меня никого нет.
– А дочь? А жена? Врать нехорошо.
– Они давно не живут со мной! – впадает в истерику несчастный.
– А ну и что? Нам это не помеха. – После этого я начинала фантазировать о том, как героически спасался сам арестованный, как он из-под носа КГБ вытаскивал свою семью и уезжал в Америку (например). Хотя, конечно, в жизни все заканчивалось прозаичнее. Показания давались, подписи ставились и семья воссоединялась где-нибудь в Сибири. Ненадолго, пока от невыносимых условий и
