было неплохо.
Еще про Зузу Авдотья Николаевна выразилась в том смысле, что он последователь какой-то слишком уж непонятной религии, то есть само по себе веровать – это хорошо, но вот хотелось бы понимать, во что именно человек верует. В заключение они высказались, причем обе, кивая друг другу головами:
– Ладно, ну, пусть негр из Канады, пусть непонятно какую Псалтирь читает, но ведь он еще и фокус во время работы очень недолго держит.
– Дефект серьезный, – признала и Амиран Звиадовна. – Выносливости пси настоящей у него маловато, быстро отступает перед сильными нагрузками.
А когда Авдотья подала блинчики, каждому на отдельной фаянсовой тарелке с серебряными, а не какими-то там одноразовыми вилками, со сметанкой, красной икрой, салатами четырех видов и отличнейшим баклажанным соусом с аджикой, стали «перемывать косточки», как выразилась хозяйка кубрика, другому возможному в их экипаже диффузору, Дануте Клозель. Она была полькой, одной из лучших антигравиторов Познаньской школы. Вот только была тоже всем недовольна тут, в их Центре, потому что, как считала Авдотья Николаевна:
– Та еще русофобка. Нет, ты не подумай, Олегович, я и сама русских-то не очень… Сама считаю, что ваше трехсотлетнее засилье – не хрен с изюмом. Но вот попала же к вам, москалям, и приходится мириться. – Она старательно и вкусно прожевала свой оладушек. – Да, вот попала, и теперь… Выдерживаю. А она-то, она… Ни в чем удержу не знает, и то ей не так, и это не эдак.
– За нее взялся Янек Врубель, – с набитым ртом промычала-проговорила Амиран. – Сам ведь поляк, и диффузор тоже, может, потому и натаскивает. Достоинство своей страны поддержать хочет. Что у него получится, один Бог ведает.
Когда блинчики они доели, нахваливая хозяйку, выпили по отменной кружке крепчайшего домашнего же пива, темного и даже с какими-то чешуйками от хмеля, которые не удалось выловить, Ромка отправился домой. Он шел по коридорам, чуть отяжелевший, но очень довольный тем, что решился сходить к Авдотье. Теперь он будет лучше представлять ее не только в ментошлеме, но и внешне, будет знать, как у нее от плиты капля пота на щеке выступает, как волосы, пусть и коротко постриженные, спадают на лобную вживленную клемму, как вкусно она причмокивает, когда пробует свои гречишные оладьи и одновременно разговаривает … «В общем, – думал он, – посидели, как дома». И это была чистая правда.
5
Машины на этот раз все включили очень осторожно, будто побаивались, что Ромке тяжело придется за пультами слежения. Он им был за это отчетливо благодарен и хорошо почувствовал, как эту его благодарность они улавливают. Не все и не сразу, но очень хорошо восприняла его Гюльнара, потом, краткий миг спустя, Генриетта, затем довольно грубовато и тяжеловесно к нему подсоединился Зуза Освальд. Ромка неожиданно представил его едва ли не мальчишкой, которому дали посидеть за рулем хорошей, серьезной машины, настолько он был доволен.
– Вересаев, командуй! – прозвучал зычный голос Желобова, будто Ромка нуждался в этом приказе.
Впрочем, он поздравил себя с тем, что генерал следил за их работой по экрану и не мог ощутить его насмешку. А вот Мира на этот раз шла вторым номером за Ромкой, в шлеме, и отлично все понимала. Собственно, она мешала, но отказаться от ее помощи Ромка не хотел. Ему отчего-то казалось, что нужно, ну очень нужно подготавливать Мирку для того, чтобы следить за иномерниками в Чистилище. Вдруг с ним что-нибудь случится? Тогда следить придется ей, Колбри, хотя и нет у нее подлинного уважения и любви к ребятам, которые работали сейчас в параскафах. А любовь и понимание, и слежение не только умом, но и сопереживанием были по всем статьям необходимы.
Поскольку Ромка знал, понимал всем своим существом, всем телом, умом-душой-настроением, что он открыл довольно сложную закономерность – слежение за ребятами происходит там не только по пси-лучу, не с помощью грубых внешних атрибутов, а тоньше, изящнее. И это было легко потерять, вовсе без слежения остаться. Так, может, Мирка этому подучится?
«Ребята, все разом, докладывайте по готовности, но второй, четвертый, пятый экипажи – входите во вспышку вместе. Первый, попробуйте с остальными, вдруг да получится?»
«Башня, мы уже готовы, приходится ждать», – доложил нехотя и лениво, как бывало всегда у него сначала, Костомаров.
«Здорово и быстро подготовились», – решил Роман. Проблема была в том, что им не только новые пушки с навороченными пси-модуляторами плазменных выстрелов поставили, а практически новые машины сделали. Блестящие, с чуть другим расположением приборов и органов управления: теперь, например, можно было не только из подлокотниковых ладонных пультов управлять, но и выставить едва ли не самолетные штурвалы по желанию или даже вовсе обходиться голосом. Это были машины с искусственным микроинтеллектом, как его называли. Вспомогательные, по сути, приборчики для каждой машины были и черным ящиком, записывающим все действия, все реакции пилотов и даже многие из их эффектов мыслечувствования.
Еще в этих новых машинках были внедрены прекрасные системы жизнеобеспечения. С их помощью, при желании, можно было подхлестнуть себя какой-то химией, как это делал солдат на поле боя, который мог в иных ситуациях воспользоваться набором препаратов, подавляющих страх. А еще у этих машин было не счесть изменений в ходовой части. В них следовало еще разбираться так же, как в более мощной и тонкой прибористике, но самым главным было то, что все машины были превосходно вооружены.
Каждый из пилотов-иномерников мог за пару-тройку минут разрушить без остатка какой-нибудь небольшой город. Разумеется, если бы летал в действительности, а не оставался прикованным к бетонному полу зала. Кстати, довольно много на начальных инструктажах, когда они только осваивали эти машины, говорилось о том, что пушки эти в зале автоматически действовать не должны, иначе кто-либо случайно что-нибудь нажмет… И придется все тут ремонтировать от самого начала и до крыши в лучшем случае. А то и жертвы могли от этой случайности возникнуть, чего, конечно, не хотелось бы.
Машины уже работали на хороших мощностях, все – второй-четвертый-пятый – рванули, как показалось Ромке, не слишком дружно, но все же вместе. И даже безо всяких отсчетов по общему мыслепереговорнику. Им это больше не требовалось.
А вот первый экипаж, как бывало уже не раз, ушел во вспышку чуть раньше остальных, на какую-то миллисекунду, но раньше. А вот как ребята почувствовали, что нужно стартовать, этого Ромка не понял. Проверился по данным электронной записи, точно, ушли раньше, только не на миллисекунды, а на две децисекунды. А потом он стал срабатываться со всеми экипажами одновременно – в их стартовых вспышках. Они сливались для него сейчас воедино, и эта общая, чрезвычайно мощная волна наваливалась на Романа, по мере того как Веселкина поднимала режим связи, будто лавина, слепая, белая, тяжелая и очень-очень болезненная… Мира из сознания пропала, она этого не выдерживала, хотя должна была, так Ромка с ней вроде бы условился.
Потом он будто бы очнулся от тяжелого нокдауна. Сначала отсутствие боли возникло как тихая, красивая музыка, наплывающая издалека, потом он понял, что воспринимает суммарные ощущения второго экипажа, это Катр-Бра переживал первые волны эйфории. Затем к нему присоединились Генриетта из четвертого и Зуза Освальд. Его по-прежнему Ромка ощущал лучше, чем многих прочих. «Может, я тайный канадец?» – подумал он почти серьезно, но затем… Первый экипаж находился в каком-то удивительном провале, можно было признать, что и намека на послевспышечную эйфорию ни у одного из них не наблюдалось. И они снова были там в одиночестве, без признаков связи с другими экипажами и машинами.
И Ромка, даром что был техподдержкой, вдруг удумал наладить эту связь со своего пульта, из своего кресла, из другого, по идее, измерения. Он стал делать что-то такое, чего и сам себе не мог бы объяснить. Казалось, что в нем проснулась какая-то пси-сила, которую он пытался сейчас использовать. Сначала это было даже здорово, он испытал состояние счастья, когда дошел до этой своей способности, но потом… Кажется, он слишком быстро растрачивался, выпускал из своего сознания и душевного настроения… какие-то корпускулы воздействия на тамошнюю среду, на тот туманный беспредельный объем, который они называли Чистилищем. А их у него было слишком мало, пусть они ему и показались зачем-то нужными… И вот ведь какая штука, ребятам в параскафах они были еще нужнее…
Он вытянул своим ментально-психическим напряжением из первого экипажа некую антенну, спицу, которая была сейчас новой даже для этой машины. Собственно, все антенны и половина приборов этой
