сложнейшей штуковины работали сейчас для того, чтобы создать эту спицу, подчиняясь Ромке. И он вытягивал ее, осторожно, будто пулю из чужого израненного тела… А сам был едва ли не военным хирургом, который пытается спасти жизнь солдату в палатке, оборудованной под полевой госпиталь, и даже отдаленные хлопки продолжающегося сражения мог расслышать при желании. Только желания не было, он пытался первый экипаж связать с тремя другими машинами: а вдруг получится?.. Он спонтанно делал что- то, что едва ли можно было зафиксировать даже самыми лучшими приборами.
«Ты творишь что-то невероятное», – где-то в необозримой темноте высказалась по этому поводу Мира Колбри. «Помогай, если знаешь как», – попросил Ромка. Мира попробовала, но у нее эта связь получалась почти не ощущаемой им, Романом Вересаевым, жиденькой, будто струйка воды, ползущая по прозрачно- холодному стеклу. Причем – именно воды, а не дождя, до дождя ей было далеко, Ромка даже попробовал эту помощь модулировать, и добился… Да, добился того, что она, эта помощь Миры, превратилась во что-то похожее на смесь снега и талой воды, но эта штука ползла по стеклу, и возникало впечатление, что если она еще немного продлится, первый экипаж сумеет связаться с другими.
«Демоны», – доложил Тойво. «Много их, вижу», – отозвался Костомаров.
«Вот эти капли и есть ангелы?» – поинтересовался Зуза. Он все еще был слишком восторженным, в нем как-то маловато присутствовало настороженности, которая была сейчас так необходима.
Действительно, три экипажа лишь чуть прыгнули в сторону от места входа в Чистилище, прошли совсем немного, а перед ними уже появились обтекаемые полупрозрачные и, можно сказать, полусветящиеся размытые сущности, которые абсолютно разумно – это было очевидно для всех – направились к трем дискообразным параскафам.
Связь не получилась, Ромка больше не мог пробовать связать первый экипаж с тройкой других машин. И потому, что первый начал готовиться к бою, а пара Костомаров – Гюльнара отчего-то едва ли не лихорадочно искали возможность убраться из Чистилища, и потому, что второй-четвертый-пятый экипажи шли теперь каким-то дурацким веером к светлым сущностям. Они были еще едины, но уже возникало впечатление, что второй экипаж вот-вот зависнет и не продвинется дальше, а потом так же будет приторможен непонятным образом, без всякого видимого внешнего воздействия, экипаж Паши Преснякова, четвертый по их регламенту.
Андрис Пачулис и Генриетта Правда даже как-то скооперированно возмутились, их речь можно было перевести словами примерно так: «Да что же это? Почему тем можно, а нам – нетушки?..»
«Ром, у тебя осталось менее трети сил, ты только наблюдай, не пробуй там ничего конструировать», – это была Веселкина. Ее сообщение казалось слишком громким и грубым, она и сама это поняла и брякнула в сердцах: «Да это у тебя ощущения на максимуме, я-то свою-то технику до предела понизила… Ну, все, все, больше не вмешиваюсь». Она опредленно испугалась, что помешает, и Ромка ей мысленно улыбнулся. Сейчас он не нуждался в ее подсказках. Он сам чувствовал, что устал, истончился в своей попытке оказать хоть какое-то воздействие на происходящее там, да и сам изначально был слаб. А может, не столько слаб, сколько нетренирован, незакален, нестоек.
Первый экипаж стал стрелять по демонам, те были сегодня очень быстрыми, точными, и их было слишком много. Удары пушек прокатывали, главным образом, мимо целей, зато если попадали… Да, это было видно, нелепая, почти детская догадка Ромки оказалась существенной. Если выстрел, заряженный человеческим пси, настигал какое-нибудь из чудовищ, то тварюгу охватывал ступор, она просто каменела от боли или от силы этого внушения… Вот только первый экипаж тоже как-то здорово для таких попаданий растрачивался.
Ромка нацелил все свое внимание именно на первую машину. Точно, ему не показалось, так и было: если выстрел, даже заряженный пси, проходил мимо твари, экипаж почти ничего не ощущал, ну, то есть ничего, кроме потери частицы своего пси-напряжения, подаваемого на мощные модули параскафа. А вот если выстрел попадал в какого-нибудь из этих зверей, весь экипаж ощущал едва ли не физическую встряску, будто бы прикасался своим существованием к этой чуждой и враждебной, иной жизни. Даже сравнение с высоковольтным напряжением электрического тока для фиксации этих встрясок было бы недостаточным.
Налицо было нарушение причинности, потому что выстрел – сгусток плазмы – не мог, не должен был служить проводом, пусть и слабых, токов пси, когда вылетал из пушек… А вот поди ж ты, он как-то возвращался назад, к машине, и неизвестно, хуже было для ребят попадать в этих демонов или самим демонам получать мощные плазменные заряды в свои туши? В общем, сложновато все получалось и непонятно, и очень не по-человечески, непривычно как-то. «Мы уходим отсюда, убираемся со всех ног», – приказал Костомаров. «Да поняла я, только выхода не вижу… Тойво, ты-то чего сидишь истуканом?» – это была Гюльнара. «Пробую, как могу, нет выхода».
«Неужто ребята влипли?» – опять на удивление грубо и сильно дошло до Ромки от Миры.
Ромка потерял контакт с первым экипажем. Но почему-то он знал: ему не стоит сомневаться, что они сумеют вернуться. Ему следовало смотреть на троицу, проходящую мимо ангелов, в другом углу этого дурацкого Чистилища.
В углу? В другом? И самое главное – проходящих мимо ангелов без борьбы? Это было поразительно. Но он вгляделся. Так или примерно так и выходило. Ангелы остановили – мощно, но без особых повреждений, команду Катр-Бра, потом притормозили и, создавалось впечатление, пустили на широкую циркуляцию параскаф Преснякова, как ни возмущались при этом Пачулис и Генриетта Правда. А вот Авдотья прошла едва ли не легион каплевидных ангелов, выстроенный к тому же в какое-то подобие греческо-македонской фаланги, то бишь для сражения выстроенных, и легко так заскользила вперед, к близко уже голубеющему горизонту.
«А почему – мы?» – спросил Зуза, но ему никто не спешил ответить.
«Вы будьте готовы пальнуть в них», – подала свои мыслеощущения Мира.
И все разом изменилось. Сначала Ромка ощутил огромный по силе эффект отрицания, что-то вроде: «Как же можно в них стрелять? Они же – ангелы!!» Потом эта струя возмущения приняла состояние видимости, будто бы и в самом деле природа Чистилища могла ходить течениями, словно вода в океане, и это впечатление покатилось назад, качнуло фалангу ангелов, дошло до пятого экипажа, разом отбросив его назад на значительное, хотя и не очень надежно определяемое, расстояние, потом дошло до второго… Вот параскаф Блеза оно закружило уже, как щепку в сильном водовороте, они даже принялись бороться, чтобы восстановить управление, и у них долго ничего не получалось.
И голубой горизонт тоже стал далеким, даже тихо так, почти неприметно принялся гаснуть. Словно они и в самом деле чуть не дошли до Рая.
«Я все испортила?» – с делано-невинными модуляциями подумала для всех Мирка. В ответ она не приняла ни одного упрека, она получила нечто похуже, полное отсутствие ментального и душевного внимания к себе. Это было, как если бы от нее все отвернулись.
«Мистика какая-то», – это уже не выдержала и оттранслировала свое настроение Валентина. Впрочем, она тут же почти исправилась всеобщим оповещением: «Первый параскаф вернулся».
Ромка попробовал увидеть его на внутреннем обозрении шлема, управляемом и мысленными командами. Что-то мелькнуло, очень быстро, глаза уже не успевали точно отслеживать зал с машиной на первой позиции. Вместо этого он ощутил, что от нее пахнет паленым металлом, будто от танка, который только что подбили из крупного орудия и он еще не остыл. Эти наведенные впечатления пушек, раскаленных беспрерывной стрельбой, были бы интересны, но мысли у него из-за истощения были теперь такими незаметными для остальных, что их, кажется, никто и не воспринял.
Но нет, его отчетливо почувствовали ребята, которые еще находились в Чистилище. Они пробовали выстроиться в подобие правильного треугольника, но это выходило у них трудно. Они теряли друг друга, у них пропадала связь. Похоже, каждая из машин должна будет выныривать из Чистилища самостоятельно.
«А ведь имелась опасность, что первый экипаж сумеет как-то… привить инъекцию страха трем остальным», – подумали Мира и Веселкина едва ли не одновременно, по старательно и выверенно установленному только между ними сопереживанию. Но Ромка их каким-то образом услышал. Или понял ментально?.. «Да какая разница», – с неожиданной почти злобой взорвался он.
Умом-то он понимал, что соображение это правильное, его следовало бы спокойно проанализировать. Но он после всего, что принял на себя, просто одеревенел. Скорее всего, сказывалась усталость, слишком
