Бог.
И все мы — пилигримы и рыцари — начали произносить эти священные имена. Пламя факелов трещало, и это был знак того, что дух, которого мы заклинали, покоряется нам.
Пришел черед Танца. Я понял теперь, почему Петрус накануне обучил меня совсем другому танцу, столь отличному от того, к которому я привык на этом этапе церемонии.
Нам никто не продиктовал правил, но каждый и сам знал, что нельзя выходить за пределы этого защитного круга, ибо у нас, в отличие от рыцарей, под одеждой не было кольчуг. Прикинув радиус окружности, я сделал в точности то, чему научил меня Петрус.
И начал вспоминать детство. Где-то в душе у меня зазвучал далекий женский голос, напевавший песенку, под которую водят хоровод. Опустившись на колени, я весь съежился, приняв положение ростка, и вскоре ощутил, как начинает танцевать моя грудь — пока только грудь. Я хорошо себя чувствовал и уже полностью предался ритуалу Традиции.
Но вот мелодия внутри меня изменилась, движения мои стали более резкими и порывистыми — и я вошел в экстаз. Все потонуло во тьме, и тело мое утратило вес. Я полетел над цветущими полями Агаты и на них встретился с дедом и дядей — в детстве моем оба значили для меня чрезвычайно много. Я улавливал колебания Времени, окутанного лоскутной тканью дорог, которые перемешивались, перетекали одна в другую, становились — при всей разности своей — единым целым.
Спустя какое-то время мимо, блистая красным, стремительно пролетел австралиец.
Следующий образ, явившийся мне в целостном виде, был чашей для причастия и
Не знаю, сколько продолжался этот танец. Но вот внезапно раздался голос:
—
Я не хотел выходить из транса, но голос настаивал:
И я узнал голос Первосвященника, заставлявший меня и всех кругом выйти из транса. И это приводило меня в бешенство. Традиция оставалась корнем моего бытия, и я не хотел возвращаться к действительности. Однако Первосвященник был упорен:
И, не в силах удержаться, я против воли спустился на землю и вновь очутился в магическом круге, в древней замковой часовне.
Мы — пилигримы — переглянулись. Внезапность перехода огорчила всех. Мне ужасно хотелось рассказать австралийцу, что я видел его. Но, встретившись с ним глазами, понял, что в этом нет нужды: он тоже видел меня.
Рыцари окружили нас, оглушительно стуча мечами о щиты, покуда не заговорил Первосвященник:
— Дух Н., покорствуя моей воле, ты явился сюда и потому я даю тебе свое торжественное позволение удалиться, не чиня никакого вреда и ущерба ни зверю, ни человеку. Ступай, говорю тебе, но будь готов вернуться по первому зову — когда в соответствии со Священными Ритуалами Традиции ты будешь вытребован к нам сюда снова. Заклинаю тебя — удались спокойно и тихо, и да почиет Божий Мир неизменно и вечно между тобой и мною. Аминь.
Круг разомкнулся. Мы преклонили колени, опустили головы. Один из рыцарей вместе с нами прочел семь раз «Отче наш» и семь раз «Аве Марию». Первосвященник прибавил к этому еще семь «Верую», заявив, что так решила Пречистая Дева Междугорская, явления которой отмечались в Югославии с 1982 года. Теперь мы начинали Христианский Ритуал.
— Эндрю, встань и подойди сюда, — сказал Первосвященник.
Австралиец приблизился к алтарю, перед которым стали семеро рыцарей.
И один из них — наверно, его проводник — спросил:
— Брат, нуждаешься ли ты в Доме?
— Да, — отвечал австралиец.
И тогда я понял, что мы присутствуем при посвящении в рыцари Храма.
— Знаешь ли ты, сколь велики тяготы для вступающего в пределы его? Знаешь ли, какие законы милосердия правят в нем?
— Я готов вынести все во имя Божье и хочу стать слугой и рабом Дома навсегда, до последнего часа моей жизни, — отвечал австралиец.
Последовала еще череда ритуальных вопросов. Одни в нашем сегодняшнем мире уже потеряли смысл, но другие были проникнуты глубокой верой и любовью. Эндрю с поникшей головой отвечал на все.
— Достойный брат, ты просишь о многом, ибо видишь лишь оболочку нашей религии — красивых коней и нарядную одежду, — промолвил мой проводник. — Но не знаешь, сколь суров наш устав, ибо нелегко будет тебе, хозяину самого себя, стать послушным слугой других. И редко доведется тебе поступать по собственной воле и разумению. Ты захочешь остаться здесь — а тебя отошлют за море, тебе полюбится Акра, а придется ехать в Триполи, в Антиохию или в Армению. И когда тебя будет томить сон, придется ночи напролет не смыкать глаз, а когда ты расположен будешь бодрствовать, тебе прикажут идти спать на ложе твоем.
— Я желаю войти в Дом, — отвечал австралиец. Казалось, что рыцари прежних времен, некогда обитавшие в этом замке, одобрительно взирают на церемонию посвящения. Факелы потрескивали беспрестанно.
Австралиец, которому задали еще несколько предостерегающих вопросов, всякий раз заявлял о своей готовности принять любые испытания, ибо он желает войти в Дом. Наконец его проводник обернулся к Первосвященнику и повторил ответы испытуемого. Первосвященник торжественно спросил, согласен ли он подчиняться всем нормам и правилам Дома.
— Да, Наставник, согласен, если будет на то воля Божья. Перед лицом Его, перед вами и братьями моими смиренно прошу вас и к вам взываю именем Господа нашего и Пречистой Девы о том, чтобы приняли меня в свое сообщество и осенили духовной благодатью Дома, как всякого, кто хочет быть слугой и рабом в Доме отныне и впредь, до конца дней моих.
— Во имя Господней любви введите его в сообщество, — промолвил первосвященник.
И в этот миг все рыцари обнажили мечи и воздели их к небу. Потом опустили клинки, образовав вокруг головы Эндрю подобие стальной короны. В пламени факелов лезвия мечей заиграли золотым блеском, и от этого все происходящее обрело характер священнодействия.
Наставник величаво приблизился к австралийцу и протянул ему меч.
Кто-то ударил в колокол, и под сводами старого замка гулким эхом раскатился, бесконечно повторяя сам себя, звон. Все мы потупились, потеряв, таким образом, рыцарей из виду. А когда вновь подняли головы, нас осталось только десятеро — австралиец вместе с ними отправился на ритуальное пиршество.
Переодевшись, мы распрощались друг с другом запросто. Церемония, должно быть, оказалась долгой — уже занимался рассвет. Безмерное одиночество заполнило мою душу.
Я завидовал австралийцу, вернувшему себе свой меч и достигшему конца пути. Я же остался один, и некому отныне будет вести и направлять меня, ибо Традиция — в одной далекой стране, расположенной в Южной Америке, — отторгла меня от себя, а пути назад не указала. И хоть мне пришлось пройти Дивным Путем Сантьяго, который сейчас близится к своему завершению, но я так и не узнал тайну моего меча или способ обрести его.
А колокол все звонил. Выйдя из замка — было уже совсем светло, — я понял, что звон доносился с ближней церкви, сзывая прихожан к заутрене. Город просыпался, готовясь к рабочей неделе, к несчастной любви, к отдаленным мечтаньям, к неоплаченным счетам. И ни колокол, ни город не ведали, что этой ночью в очередной раз состоялся древний ритуал, и все, что на протяжении столетий считалось мертвым, продолжало жить, обновляться и доказывать свое необоримое Могущество.
Себрейро
— Вы — пилигрим? — спросила меня девочка. Кроме нее, в этот знойный предвечерний час на улочке Вильяфранки-дель-Бьерсо не было ни души.
Я лишь молча поглядел на нее. Девочка — плохо одетая, лет восьми на вид — подбежала к фонтану, у которого я присел перевести дух.
Единственной моей заботой было — как можно скорее добраться до Сантьяго-де-Компостелы и покончить с этой сумасбродной затеей. Я все никак не мог позабыть печальный голос Петруса и его отчужденный взгляд во время церемонии в замке — казалось, что все усилия, которые он предпринял, чтобы помочь мне, пропали втуне. Когда австралийца позвали к алтарю, у меня возникла уверенность — Петрус хочет, чтобы я был следующим. Мой меч вполне мог бы очутиться в этом замке, осененном легендами и древней мудростью. Он вполне удовлетворял всем требованиям — место пустынное, посещаемое только пилигримами, почитающими реликвии Ордена Храма, и стоящее к тому же на священной земле.
Но предстать перед алтарем довелось одному лишь австралийцу. И Петрус, надо полагать, почел себя униженным перед прочими, ибо оказался проводником, неспособным указать своему подопечному, где скрыт его меч.
Кроме того, от Церемонии Традиции вновь повеяло на меня очарованием мудрости Сокрытого, о котором я уж было стал забывать, следуя Дивным Путем Сантьяго, дорогой «обыкновенных людей». Дар заклинать духов, почти абсолютный контроль над материей, связь с другими мирами — все это было гораздо интересней, нежели ритуалы RAM. Не исключено, что они найдут более практическое применение в моей жизни; нет сомнений и в том, что я сам сильно изменился с тех пор, как двинулся Дивным Путем Сантьяго. Не без помощи Петруса я узнал, что приобретенные познания помогают мне одолевать водопады, одерживать победы над Врагами, беседовать с Вестниками о вещах практических и реальных. Да, я увидел лик моей Смерти и Голубую Сферу Любви Всеобъемлющей, заполняющей весь мир. Я готов вступать в Правый Бой и сделать из своей жизни череду побед.
И все равно — потаенная часть моей души все еще тосковала по магическим кругам, по трансцендентальным формулам, о воскурении ладана, о Священной туши. То, что Петрус называл «возданием почестей древним», для меня было целительным и насыщенным соприкосновением с уже позабытыми, старыми уроками. И одна лишь мысль о том, что я навсегда, быть может, утрачу доступ к этому миру, сильнейшим образом обескураживала меня.
Когда после церемонии я вернулся в отель, портье вместе с ключом от номера передал мне «Путеводитель пилигрима»: эту книгу Петрус использовал в тех случаях, когда желтые знаки становились едва заметны, а надо было определить расстояние от одного города до другого. И уже наутро я покинул Понферраду
