враньё карает сильнее, чем за прелюбодеяние.
— Да ты что, святой отец, я в жизни никого не обманывала.
Она опустилась на колени и, приняв позу кающейся Магдалины, стала рассказывать о том, что работает в подпольном публичном доме. Обслуживает она сильных мира сего, министров и сенаторов, султанов и миллионеров, которые, в сущности, все одинаковые свиньи. Пожалуй, единственным исключением является полковник Илья, который проявляет некоторую галантность, но его даже и клиентом назвать нельзя, потому что он никогда не платит.
— А почему же ты с него денег не берёшь?
— Потому что он лучше всех.
— Значит тебе хорошо под полковником?
— Не всегда, батюшка. Когда он напьётся, начинает приставать к девкам с большими сиськами, — Лиза поправила парик, подтянула колготки и уставилась на огромный бюст Захара, который загримировался под мадам Грицацуеву, — конечно, это признак плохого вкуса, но что взять со служивого.
— Бери что можешь, дочь моя.
— Я стараюсь, батюшка, но обидно ведь, я и на панель-то пошла, чтобы его поддержать. Он только считает себя героем-любовником, а на самом деле живёт как блаженный, даже воровать не умеет.
— Неужели вам на жизнь не хватает?
— Конечно, нет. Теперь каждый клиент хочет сэкономить. Вот вчера, например, заказал меня один священник, так вместо денег он стал меня исповедывать, и я до сих пор не знаю, имел ли он на это право.
— Имел, — уверенно сказал Серёжа, защищая честь рясы.
— Значит, я чиста, как ангел, потому что с тех пор даже и согрешить не успела.
— Принимай постриг, дочь моя, тогда, как любимую тёщу я устрою тебя в лучший монастырь и ты станешь первой блядью, которая попадёт туда прямо из публичного дома.
— Не первой, святой отец, — вмешалась Нина, скромно потупив глаза, — далеко не первой.
— А ты жена молчи, тебя не спрашивают, — оборвал её Сергей.
— Какая я тебе жена, я тебе сестра во Христе, я же монашенка.
— Из тебя монашенка, как…
— Не спорьте, дети мои, — сказала Лиза, — всё равно я в монастырь не пойду, я буду жить на воле, с полковником.
— Так вы ведь не женаты, ма.
— Я их сейчас обвенчаю, — сказал Сергей, — Илья, иди сюда, становись на колени.
— Какой ты быстрый, батюшка, может, я не хочу.
— Молчать! — повысил голос Сергей, — а то я на тебя епитимью наложу и будешь ты у меня целый год ходить трезвый, как стёклышко.
— Ты мне не грози.
— Становись и отвечай на вопросы. Согласен ли ты, раб божий Илья, взять в жёны рабу божию Лизавету?
— Она же блядь, ты сам говорил.
— Я тебя не спрашиваю, кто она, я тебя спрашиваю, согласен ли ты взять её в жёны.
— Нет, — ответил Илья.
— Я не расслышал, сын, мой, — сказал Сергей, поднимая тяжёлый медный крест над его головой.
— Дай мне хоть кипу одеть, — попросил Илья, опасливо косясь на крест.
— Во время христианского обряда не положено.
— Так я же еврей, хочешь докажу, — Илья стал расстёгивать ширинку.
— Не надо, — остановил его Сергей, — я тебе и так верю.
— Тогда давай кипу.
Сережа снял с головы Ильи кипу, протянул ему камилавку и невозмутимо продолжал:
— Согласна ли ты, покаявшаяся грешница Лизавета, взять в мужья раба божьего Илью?
— Согласна.
— Тогда объявляю вас законными мужем и женой, живите в любви и мире. Аминь.
Он широко перекрестил их, помог встать на ноги и объявил венчание законченным. Затем он подошёл к столу, помолился и разрешил начинать трапезу.
Когда гости заморили червячка и несколько ослабили атаку на еду, Серёжа через весь стол спросил хозяина:
— Ну, что Захар Борисович, видели вы когда-нибудь столько крещёных евреев в одном месте?
Захар засмеялся и огромная искусственная грудь стала колыхаться на нём, как волны на море, её не мог удержать даже железный каркас.
— Какой у вас размер, мадам Грицацуева? — спросила Лиза, завистливо глядя на его бюст.
— Она у меня безразмерная, — ответил Захар.
К концу вечера Лиза была в том блаженном состоянии, когда все люди кажутся приветливыми, мир доброжелательным, а мечты осуществимыми. Захотела она увидеться с дочерью и пожалуйста, Нина здесь. Правда, приехала она, потому что зятя послали сюда в командировку, да и с матерью провела не так уж много времени, но это неважно. Они побыли вместе, поговорили по душам. Жалко, что дети завтра днём уезжают. Самое неудобное время.
— О чём задумалась? — спросил Илья.
— О том, можешь ли ты вести машину.
— Конечно, могу, мне главное до руля доползти и ключом в дырку попасть, а там я доставлю тебя домой в целкости и сохранности.
— Меня ты уже в целкости не доставишь, доставь хотя бы свою Акуру.
— Слушаюсь, ваше куртизанское величество.
Они вышли на улицу, Илья с любовью обошёл машину, похлопал её по бамперу, открыл Лизе заднюю дверь и сел за руль. Лиза удобно расположилась на сиденье и почти сразу же заснула. Радио, гремевшее на полную громкость, ей не мешало. У Ильи тоже глаза слипались и чтобы отогнать сон, он начал читать стихи. После двух стихотворений его знания иссякли и он попытался сосредоточиться на музыке, но его отвлекли короткие гудки. Хмель и сон прошли.
— Аварийный сигнал, — подумал он, — что бы это могло быть? И зачем вообще в машине сделали звуковую тревогу. Лучше бы на приборной доске показали красной лампочкой, что именно вышло из строя. Дизайнеры называется.
— Лиз, ты ничего не слышишь? — спросил он громко.
— Что-то пищит, — спросонья ответила Лиза.
— Машина-то новая, что в ней могло сломаться?
Илья свернул к бензоколонке, въехал под ярко освещённый навес и вышел из машины. Убедившись, что колёса не спустили и никаких внешних следов повреждения нет, он поднял капот и подёргал провода. Всё нормально, только уровень масла был немного ниже нормы. Илья зашёл в магазин и объяснил, что ему нужно. Кассирша, которую звали Мелисса, испугавшаяся незнакомой военной формы и тяжёлого акцента, заперлась в кассе. Она как маленькая девочка, очертившая мелом круг, считала, что это её домик и по правилам игры внутри него она неуязвима. Илья взял масло, заплатил и уже собрался уходить, но подумал, что без воронки может весь перепачкаться. Как будет воронка по-английски он забыл и для того чтобы его поняли, он стал показывать процесс доливания масла. Мелисса проверила, надёжно ли закрыта дверь кассы. Ей было всего шестнадцать лет, она приехала сюда из Теннеси и по вечерам подрабатывала на бензоколонке. У неё был сильный южный акцент и когда сверстники в школе подтрунивали над этим, она начинала волноваться, речь её ускорялась и понять её вообще становилось невозможно.
— Я ничего не знаю, — выпалила она.
— Ну, такая, — говорил Илья, злясь на самого себя, — чтобы масло наливать.
— Воронка, — сообразила, наконец, Мелисса и слова стали вылетать из неё, как пули, — она лежит
