поднимаясь: - Хватит уже этого… всего.
- Товарищи офицеры, генерал Ромашов.
Два десятка офицеров РНВ, казаков и десантников поднялись, подтягиваясь. В тесном помещении кабинета командующего обороной сразу стало ещё теснее, чем было до этого - когда они сидели.
Вошедший генерал взмахом руки разрешил всем садиться и сел сам. Положил перед собой на стол кулаки. Какое-то время молчал, потом откинулся на спинку кресла и заговорил, глядя по очереди в лицо каждому:
- Итак. Через два часа ваши подразделения должны быть сосредоточены вдоль Елецкой дороги - около Борового. Воздушное прикрытие будут осуществлять шесть Ми-24 и один Ми-28 - все вертолёты, которые есть в нашем распоряжении… Ни один из трофейных 'апачей' поднять не удалось. Но я думаю, что этого вполне достаточно. В данный момент, - Ромашов бросил взгляд на часы, - бригада Батяни сосредотачивается вдоль Усманки, на обоих берегах, в двух километрах от Борового. Подозреваю, что противнику об этом известно - кое-кто из гарнизона Рамони успел добраться до Борового. Но, - генерал встал, - это уже не имеет значения. Ни-ка-ко-го. Сделать они ничего не могут.
Офицеры поднялись молча. Генерал снова обвёл их лица взглядом. И вдруг совершенно по-штатски развёл руками:
- Думаю, что это конец блокады, ребята.
- Ура! - вдруг крикнул кто-то. Лицо генерала стало удивлённым, но… но через несколько секунд кричали уже все - как будто впереди был не бой, а праздник.
С потолка капал холодный конденсат. Стены были покрыты колючим длинным инеем, острым и красивым. На полу тут и там стыли чёрные лужи.
Стоя на коленях возле маленького окошка, Серёжка Ларионов разбитыми губами улыбался наступающему дню.
Снаружи послышалась ругань, удар ноги с треском захлопнул наружнюю ставню. Подвал погрузился в почти полную темноту. В этой темноте послышался веселый голос Сережки:
- Забегали, сволочи.
Ему не откликнулись.
В подвале находились все те из отряда 'Штурм', кто уцелел после недавней облавы - кроме Серёжки - Вовка Гоблин, Дю, Леди Ди, Лёшка, Сашок, Пикча и Чикса. И Серёжка не мог их винить в том, что они молчат.
Лёшка не мог говорить - на одном из допросов ему вырвали язык, когда увидели, что десятилетний мальчишка упрямо молчит, даже не кричит. Так и промолчишь до конца жизни, посмеялись они. Сперва Лёшка мычал и постоянно возился от боли, но кровь долго не унималась, и он ослабел - теперь только стонал тихонько, лежа головой на коленках Леди Ди. И она, и Чикса, были не только избиты, но ещё и много раз изнасилованы - и всё-таки находили силы кое- как заботиться о мальчишках. Вовке перебили ноги и руки и сожгли грудь почти до рёбер. Пикчу тоже изнасиловали и били резиновой палкой так, что он то и дело непроизвольно мочился с кровью. У Сашка были обожжены руки и выбиты почти все зубы. Дю вырезали на груди и спине пятиконечную звезду. Простужены были все, и никто не замёрз и не обморозился сильно только потому, что в углу оказалась куча какого-то грязного барахла, в которое они зарывались, прижимаясь друг к другу. А иногда трубы отопления начинали гудеть, как сейчас - и температура поднималась.
С Серёжкой обращались сперва почти вежливо. Он подозревал, что из-за его командирства. И был почти уверен, что его заложил Бакс - недаром он не вернулся с первого допроса. Если честно, то Серёжка на Бакса даже не злился - хорошо помнил, как почти упал в обморок, когда ему продемонстрировали 'набор инструментов'.
Странно. Оказалось, что и это можно вытерпеть. Хотя думалось - что невозможно. А теперь, кажется, всё подходило к концу. Их не трогали уже почти сутки. И это могло значить только одно…
Что скоро за ними придут в последний раз.
Серёжка напился из одной лужи - вода была холодной, снеговой, безвкусной. Помог Леди Ди сменить тряпку на лице. Сел - и закусил губу от боли. Судя по всему, на последнем допросе отбили почки…
Ладно. Почти всё.
- Что они там? - спросил Дю. - Говоришь, забегали?
- Угу, - кивнул Серёжка. - Кажется, наши жмут. Мы же это знали, да?
- Знали, - тихо ответил Вовка. Леди Ди погладила по лицу вздрагивающего Лёшку и тоже сказала:
- Знали.
Остальные промолчали, но Серёжка уловил - они не отвечают так же только из-за усталости и боли. А жалеть… что ж, не жалеет никто. Или, может быть, надеются, что в последний момент… как в кино…
Серёжка прислушался к себе. Нет, в нём этой надежды не было. Но было нечто большее, честное слово. Уверенность в том, что всё было сделано всё-таки правильно.
Он прислонился лбом к ледяной стене. Закрыл глаза. 'Мамочка, если бы ты знала, как мне больно и… и страшно, мамочка. Я знаю, мамочка, ты жива. И ты, и Катька. А мы с папкой погибли. Но ты не плачь. Не надо плакать. Мы были мужчины и мы погибли, как мужчины…'
- Серый, я там нацарапала, - сказала Чикса. Серёжка вздрогнул и открыл глаза. - На стене. Ну… чтобы как бы знали. Когда придут. Ты посмотри.
Вставать не хотелось. Но Серёжка оставался командиром. Он встал и пошёл за Чиксой - в дальний угол подвала. Там, где узкие полоски света падали на кирпичи, девчонка чем-то выцарапала - Серёжка напряг зрение, чтобы прочесть…
17 января 20… года отсюда ушли умирать разведчики отряда 'Штурм':
- Сергей Ларионов, 12 лет.
- Владимир Тихонов, 12 лет.
- Николай Дюкин, 14 лет.
- Диана Максимова, 14 лет.
- Алексей Тишкин, 10 лет.
- Александр Кузнецов, 11 лет.
- Николай Пашутенко, 12 лет.
- Дарья Чиркова, 12 лет.
Здравствуйте, наши. Мы ничего не сказали.
- Про Бакса я ничего писать не стала… - Чикса вздохнула. Серёжка кивнул:
- Ну… всё правильно. Я не знаю, что тут ещё можно… так и надо, наверное. Молодец.
- Мне страшно… - прошептала Чикса и взяла Серёжку за руку. - Серый… а наши правда победят?
- Да, - коротко и непреклонно ответил Серёжка. Чикса вздохнула:
- Хорошо… Жалко, что мы не увидим. Ну. Как дальше будет.
- Ничего, - сказал Серёжка, сглатывая.
- Серый… - помедлив, сказала девчонка, - ты меня, пожалуйста, держи за руку, когда нас будут расстреливать. Хорошо?
- Конечно, - пообещал Серёжка.
И они опять сидели на мокром барахле и слушали, как снаружи гремят взрывы - всё ближе и ближе, практически рядом.
- Жмут, - сказал Пикча. - Близко уже.
Все они переглянулись. Дю встал, шатаясь, подошёл к закрытому окну. Взялся руками за решётку.
- Я вижу, брат, недаром
Ты русским родился!
Сегодня нам по-старому,
По-рабски жить нельзя!
В ответе мы с тобою
За родину свою!
Пришла команда: 'К бою!'
И мы -
В строю!
Сперва вздрогнули все. А Колька пел - пел так, как, наверное, никогда не пел песен на всех тех конкурсах, лауреатом и победителем которых был ещё недавно, совсем недавно - отчаянно и весело…
- Русские идут
Твёрдым шагом!
Реют на ветру
Волны стягов!
Радостно и зло
Слышно там и тут:
'Русские идут!
Русские идут!'
Снаружи ударили по ставне ногой. На ломаном русском приказали замолчать. Но Колька засмеялся и крикнул:
