…Так - сидящим на кирпичах - его нашёл Пашка, притащивший термос с кофе.
Белый потолок. Он умер? Всё-таки умер. Значит, где-то тут должны быть мать, отец, сестрёнки… Но почему так хочется пить? И ещё… Где-то разговаривают…
- Сестра, серб очнулся!
По-русски.
Боже хотел сказать, что он не серб, а черногорец. Но вместо этого спросил по-русски у женского лица, всплывшего на белом фоне:
- У меня целы ноги?
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Над Воронежским морем дул резкий тёплый ветер. Взбивал воду белыми весёлыми гребнями, посвистывал в зелёных кронах молодых деревьев вдоль берега, раскачивал их из стороны в сторону и рвал чёрно-жёлто-белые полотнища на новом, только-только отстроенном Новом - бывшем Северном - мосту. Даже отсюда - со Спортивной - были видно, как туго натянут - словно фанерный лист - транспарант с яркой надписью:
Немолодой, грузноватый человек в серо-зелёном костюме стоял на набережной, опираясь руками на чугунные перила. Он смотрел не на празднично разукрашенный мост, а в другую сторону - туда, где между ещё не до конца расчищенными руинами виднелись в юной зелени только-только садиков двухквартирные дома-одноэтажки Славянского района.
Мимо проскочила девчонка. За ней с угрожающими воплями неслись не меньше полудюжины мальчишек, дружным хором грозивших ей страшными карами. Девчонка, на бегу обернувшись, пронзительно крикнула:
- Коротконогие! В-в-вээээ! - и, показав длинный, свёрнутый трубочкой язык, наддала ещё быстрей. Мальчишки пронеслись следом плотным, упорно сопящим табунчиком.
Человек усмехнулся. Посмотрел на большие часы, огляделся с лёгкой озабоченностью и, вздохнув, повернулся, стал смотреть уже на мост.
- Простите, прикурить не будет? - услышал он обращённый к нему вопрос и нехотя повернулся. Высокий мужчина, одетый в серую 'тройку', в сером кепи, с извиняющейся улыбкой держал в пальцах длинную сигарету.
Кивнув, человек в серо-зелёном достал из кармана небольшую зажигалку-патрон. Щёлкнул колёсиком.
- Благодарю, - кивнул мужчина в кепи, с наслаждением затягиваясь. - Извините.
Снова кивок. Было видно, что человеку в серо-зелёном хочется побыть одному. И побеспокоивший его вроде бы понял это - сделал несколько шагов… но вдруг остановился и, резко обернувшись, громко спросил:
- Подождите, постойте… Вы же Верещагин? Ну да, надсотник Верещагин!
Человек в серо-зелёном обернулся. Смерил улыбающегося мужчину в кепи немного недовольным взглядом, потом кивнул:
- Да, я Верещагин. Простите?..
- Не помните?! - тот рассмеялся. - Ну?! Вы встречали мою бригаду во время зимнего прорыва! Ну?!.
- Комбриг Ларионов?! - выпрямился Верещагин. - Чёрт побери! Комбриг Ларионов!
- Генерал-майор в отставке Ларионов, - важно поправил тот, подходя и протягивая руку. Верещагин вытянулся, накрыл одной ладонью седую голову, второй отдал честь. Потом отпихнул ладонь Ларионова - и они обнялись.
- Вообще-то и я не надсотник, - поправил Верещагин, отстраняясь. - В конце войны я был уже полковником. 8-й егерский. Финал - в Душман-бэээээ.
- Да шут с ним, - Ларионов достал пачку сигарет - моршанскую 'Победу'. - Кури.
- Да не курю я, - покачал головой Верещагин.
- А зажигалка… - начал Ларионов и хлопнул себя по лбу. - А, да! Ты её всегда с собой таскал…
Оба рассмеялись.
- Надо же, мы два года не виделись, - Ларионов покачал головой. - Два года, ёлочки зелёные… Я-то закончил аж за Любляной, на итальянской границе…
- Да шут с ним, - повторил его слова Верещагин. - Слушай, а это вон там не тебе машут?
- Вот чёрт! - Ларионов замахал рукой группке людей, стоящих на обочине шоссе неподалёку - женщина, молодой парень, девушка, мальчишка и девчонка. - Сюда, скорее, ну?!
- Это твои? - Верещагин выпрямился. - Проклятье, Серёжка! Даже отсюда узнаю - Серёжка, повзрослел как, паразит!
- Да… Ему шестнадцать, дочке, Катьке, четырнадцать… А старшему двадцать, недавно вернулся из армии… Хотя знаешь… было время, когда я думал, что у меня никого не осталось. Никого, понимаешь? - Ларионов посерьёзнел. Верещагин спросил:
- Погоди, а какой старший, у тебя вроде Серёжка и был старшим?
- Да понимаешь… - начал Ларионов.
Но Верещагин не слушал.
Высокий белокурый атлет, державший под руку стройную девушку, едва доходившую ему до плеча, вдруг сбил шаг и замер. Глаза девушки тоже расширились. Она отчётливо сказала:
- Не может быть…
- Что случилось-то, Светлана? - Ларионов-старший непонимающе смотрел вокруг. Но Верещагин вдруг шагнул вперёд и каркнул:
- Юрка?! Юрка Климов?! - а потом в три шага оказался рядом с парнем и положил руки ему на плечи: - Юрка, ты…
- Ничего не понимаю, вы, что, знакомы?! - растерянно спросил в спину Ларионов, успокаивающе махнув жене.
- Олег… Николаевич?! - в два приёма выдохнул парень. - Вы… а это вот… - он неловко мотнулся в сторону девушки, - это моя невеста.
- Не узнали? - кокетливо спросила та. - Юр, он меня не узнал.
- Светка?! - снова ахнул Верещагин. - Любшина, Света?! Чёрт, и ты жива?! Вас же в Кирсанове в Книгу Памяти… большими буквами… Живые, оба!!! - он сгрёб смеющихся молодых людей за плечи и прижал к себе.
- А меня не обнимете? - весело спросил тоже рослый, хотя и худенький парнишка лет 15-16, русый, с дерзкими серыми глазами. - Хотя вы меня и видели-то пару раз…
- Тебя-то я сразу узнал, разведка! - весело выкрикнул Верещагин, подгребая и его - смеющегося - к себе. - Верста, а тощий… уххх, Серёжка!!!
- А у тебя? - спросил Ларионов, подождав, пока Верещагин отцепится от его семьи - не раньше, чем тот поцеловал руки улыбающейся женщине и довольно нахально выглядевшей девчонке. - Всё один?
Верещагин хотел что-то сказать, но явно передумал и, глядя за плечо Ларионова, с улыбкой покачал головой:
- А вот и не один. Вон они, мои - идут. Я их тут ждал.
По набережной шла высокая женщина, катившая перед собой двойной велосипед (ещё довоенной 'постройки') - но на нём восседала одна единица ребёнка. Вторая - копия первой - величаво плыла на плечах парнишки лет шестнадцати. Все четверо издалека замахали поднявшему руку Верещагину. А тот, не опуская её, пояснил:
- Мальчишкам по два, близняшки - Владислав и Ярослав. Старшему, Димке, тоже шестнадцать, как вашему среднему… - он подмигнул Серёжке. - И он тоже приёмный. Есть ещё один приёмыш, кстати - и, кстати, тоже Владька, хотя он Владимир - но он сейчас в армии… Эй! Давайте сюда, начинаем дружить семьями!
Шествие получилось внушительным.
Впереди, как и положено, шли главы семейств, ведя неспешную беседу о политике и военном деле. Краем уха Верещагин слышал, как идущие следом Серёжка и Димка переговариваются - коротко, скрывая обычное для их возраста смущение первого знакомства - шестнадцатилетние ветераны…: ' - Ты тут воевал? - Тут и в лесах… - А я сперва в пионерах был, потом в дружине у Олега… Ты не тот Серёжка, который 'Вихрь'? - Ну, я… - Здорово… - Да ладно… - Сестра у тебя симпатичная… - Катька, что ли?! Да ну!… - Нет, правда…'
Женщины шли следом. Катька охотно везла велосипед с близнецами, задавая им нелепые и оскорбительные вопросы типа: 'А в кого у нас такие глазки?.. А кто нам такую курточку купил?.. Ой, какие у нас зубики!..' Владислав и Ярослав гордо молчали - в их двухлетних душах уже давно подспудно вызревало убеждение, что 'все бабы - низший сорт!', а мир принадлежит мужчинам, пусть ещё и не взрослым. Елена и Светлана тоже, как и мужья, вели негромкий разговор, но на куда более мирные темы. Юрка и Светка-младшая замыкали процессию, но явно не считали себя обойдёнными вниманием - им вполне хватало своей компании.
А город вокруг готовился к празднику. Всё больше и больше встречалось людей - нарядно одетых, поодиночке, парами, компаниями. То тут, то там слышалась музыка и обрывки речей и лозунгов из репродукторов. В небе - высоко, от этого медленно - плыл дирижабль, раскрашенный в чёрно-жёлто-белую гамму, оставлявший позади двойной 'хвост' тех же цветов. По шоссе прошёл плотно сбитый квадрат дроздовцев - в угрюмой чёрной форме, в ярких беретах, над
