главного в бою — глаза на противника! И еще урок: два раза бил по вражеским самолетам, а попал только один раз. Почему? Во-первых, рано открывал огонь. Во-вторых, небрежно целился. А еще гордился тем, что был первым на учебных стрельбах! Нет, надо стараться воевать смелее, хладнокровнее, расчетливее. И бить только наверняка!
Так начиналась война...
Германский генеральный штаб, опираясь на опыт войны в Западной Европе, планировал вторжение в Советский Союз в темпах уже привычного для немецких генералов «блиц-крига» — молниеносной войны. Сосредоточив на границе СССР сто девяносто полностью укомплектованных и отлично вооруженных дивизий и наделено прикрыв их авиацией, гитлеровское верховное командование полагало одним внезапным мощным ударом прорвать советскую оборону на всю глубину, сорвать развертывание Красной Армии, быстро занять Киев и Смоленск, выйти к Москве и парадом своих отборных дивизий на Красной площади закончить восточный поход.
Как стало известно много позднее, в войсках Гитлера, подготовленных к внезапному нападению на Советский Союз, было свыше 3 500 танков и более 50 тысяч орудий и минометов. На Восточный фронт Геринг перебросил около 3 900 самолетов — свыше шестидесяти процентов всего, что у него было. Кроме того, он использовал тысячу румынских и финских самолетов. Таким образом был создан подавляющий перевес в силах и технике.
Положение наших войск, прикрывавших границу, осложнилось тем, что в первый же день войны авиация Геринга нанесла тяжкий удар по шестидесяти пяти аэродромам приграничных советских округов. К полудню 22 июня 1941 года наша авиация потеряла 1 200 самолетов, в том числе свыше 800 были уничтожены на земле, а остальные погибли в первых воздушных боях.
Но уже первые часы войны показали, что расчеты гитлеровских генералов ошибочны: они недооценили силу сопротивления советского человека, силу его души и сердца. Несмотря на то что военные действия в соответствии с указанием фюрера были начаты без формального объявления войны и вторгшиеся на советскую землю внезапно немецкие отборные армии, вооруженные самой современной техникой, имели перед собой в первый день боев лишь пограничные войска, они натолкнулись на самое ожесточенное, упорное сопротивление и понесли большие потери. В течение первых семи-восьми суток гитлеровцы потеряли многие сотни танков, многие сотни самолетов, многие десятки тысяч солдат и офицеров.
И все-таки с каждым днем, с каждым часом становилось все яснее, что над страной нависает страшная угроза: гитлеровская армия располагала большим численным превосходством, особенно в танках и авиации; она была полностью отмобилизована, ее солдаты и офицеры обладали боевым опытом. Гитлеровцам удалось занять Белосток, Гродно, Вильнюс, Каунас и многие другие города; они наступали на Киев и Смоленск.
К концу июня обстановка на фронте рисовалась следующим образом. У берегов Баренцева моря наши войска вели ожесточенные бои с противником, преграждая ему путь к Мурманску. На Виленско-Двинском направлении немецкие мотомеханизированные части успешно продвигались на северо-восток, стараясь отрезать наши войска, оборонявшие Прибалтику, и выйти к Ленинграду. На Минском направлении части Красной Армии отходили к Смоленску. В районе Ровно уже несколько дней продолжалось невиданное по размаху танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до четырех тысяч танков. Фашисты прорывались к Новоград-Волынскому и Шепетовке. И только на самом южном участке фронта, где сражался Саша Покрышкин со своими друзьями, гитлеровцы пока что не продвинулись так далеко, как на других участках, — там все еще шли упорные бои за переправы через реку Прут.
55-й истребительный авиаполк был крохотным винтиком в огромной военной машине фронта. И летчики, видевшие под собой лишь маленький участок родной земли, имевшие самое общее представление о том, что происходит сейчас дальше к северу, упрямо и стойко делали свое дело, сражаясь против сильнейшего врага.
В эти трудные дни многое приходилось делать совсем не так, как предполагалось в дни учебы. Внезапное нападение немцев помешало завершить перевооружение дивизии новой материальной частью. Случилось то, о чем толковал как-то Саша Покрышкин в один из безоблачных весенних дней со своими друзьями: новые истребители, предназначенные для боев на низких высотах, так и не прибыли, и «МИГам», сконструированным для воздушных боев на уровне семи-восьми тысяч метров над землей, подчас приходилось драться чуть ли не на бреющем полете; они не могли полностью использовать мощность своих моторов. Из-за недостатка штурмовиков, производство которых тогда только начали осваивать наши авиазаводы, истребителей все чаще использовали для штурмовки вражеских колонн и даже против танков.
Летчики понимали, что надо жертвовать всем ради общего дела и шли на такие действия, которые еще вчера показались бы им просто невероятными и даже безумными. Но на сердце было горько: почему все это происходит? Нарком обороны так часто говорил: «Будем бить врага малой кровью, будем бить его на чужой территории». А теперь вот приходится вести войну большой кровью и двигаться не на запад, а на восток...
На все эти и многие другие вопросы Александр Покрышкин получит исчерпывающий ответ только через пятнадцать-двадцать лет, когда XX и XXII съезды партии скажут свое мужественное слово о допущенных в прошлом тяжелых ошибках и о виновниках этих ошибок, чтобы не допустить никогда больше их повторения. И будет тогда Покрышкин уже генерал-лейтенантом, одним из признанных руководящих деятелей советской военной авиации и делегатом партийных съездов; ему будет тогда легче разобраться во многом. А пока что он лишь старший лейтенант, рядовой военный летчик, один «МИГ» из тысячи. И знает он только одно: как бы тяжело ни было, каким бы безвыходным положение ни казалось, надо драться — драться так, чтобы победить...
Еще не выработаны новые тактические приемы, отвечающие требованиям этой трудной войны, еще нет той слаженности, четкости и организованности, которые придут позднее, когда люди приобретут боевой опыт, но летчики знают, за что они сражаются, что защищают, и обжигающая душу ярость, беззаветная отвага искупают недостаток умения.
Истребители летают на боевые задания все до одного, летают непрерывно, с рассвета до темноты; и техники валятся с ног от усталости, едва успевая осматривать, ремонтировать и заправлять самолеты. Капитан Масленников, сообразительный начальник связи полка, объехал на мотоцикле ближайшие районные центры и объявил телефонную связь мобилизованной для нужд противовоздушной обороны. Включив свой провод в сеть, он рассадил по всем сельсоветам добровольцев-наблюдателей из колхозников, и теперь ему непрерывно звонят:
— Штук двенадцать с крестами пошли на Кишинев...
— Какой-то двухвостый вертится над станцией...
— Бомбят Котовск...
Масленников докладывает командиру, и сразу же взлетают дежурные звенья...
Двадцать восьмого июня в полк позвонили из одного сельсовета:
— Восемь немцев летят. Наверно, в Котовск — прямо по-над дорогой!
Оперативный дежурный выскочил из штаба и дал ракету. Посыльный и телефонист расстелили на траве огромную белую стрелу, сшитую из полотна, — ее острие указывало на Котовск. Это последнее изобретение начальника штаба: многие самолеты еще не имеют радиосвязи, и стрела наглядно поясняла летчикам, находящимся в воздухе, их задачу.
Во всех концах аэродрома взревели моторы, и сразу же отовсюду начали подниматься в воздух «чайки», «ишаки», «МИГи». Растянувшись в воздухе длинной чередой, девять самолетов устремились к Котовску, на ходу подстраиваясь друг к другу. Вел группу лейтенант Кузьма Егорович Селиверстов. Он был из старой школы летчиков-истребителей, ставивших выше всего индивидуальный бой. Горячий, лихой, бесшабашный, Селиверстов вступал в схватку с любым числом немецких летчиков и никогда не оглядывался на свою группу. Летчики шли за ним, не придерживаясь четкого строя, гурьбой, не думая о взаимопомощи и лишь выискивая в воздухе цель для ударов, — каждый для себя.
На подходе к Котовску Селиверстов обнаружил в воздухе восемь немецких бомбардировщиков «Ю-88». Они шли сомкнутым строем к станции, чтобы сбросить бомбы на железнодорожные эшелоны. Покачав
