окончательно приевшийся рифф. – Неужели работает?”
Ощущение, что прошлой ночью что-то оборвалось и кончилось, не покидало его и после концерта – ни когда Алан хлопнул его по плечу и сказал: “Отличный сет”, ни когда в гримерку засунул нос печальный пьяный Фиоретти и сказал: “Отличный сет”, ни когда директор клуба вручил Алану конверт с шестьюстами долларами, впервые за многие годы выводя турне “Гистерезиса” в ноль, и сказал: “Отличный сет”.
– Ребята, а сможете убедить Пинар, что нам добавили еще пару концертов? – спросил Тони. – Думаю после Кливленда заскочить обратно к Бекке. Своим ходом, разумеется.
– Ради любви – все что угодно, Тони, – ответил Алан.
– Класс! Спасибо! Вы гении. Только всем придется разучить детали: какие клубы, где, когда, во сколько, с кем. А то, сами знаете, у нее прекрасная память. Я напишу вам шпаргалки.
– Пойду-ка я разбомблю туалет, – сказал Брет после паузы.
– Эдди Ю, к вам гости, – объявил, заглядывая в дверь, клубный охранник, экс-морпех лет сорока с двумя отчетливо свиными складками на затылке. На пол гостей указывало его отчаянное подмигивание. – Пускать?
– Нет, спасибо, – ответил Эдди. – Я сам выйду. Передайте, чтобы подождали у бара. Мне нужна минута.
Экс сидела у стойки в огромной толстовке, с пивом в руке и сардонически наблюдала, как на сцене копошатся, расставляясь, помощники Вика Фиоретти. Она забрала волосы в высокий конский хвост, чего раньше не делала. В остальном за прошедшие семь с лишним лет Сандра почти не изменилась. Разве что чуть побледнели веснушки, хотя, возможно, так казалось из-за освещения в клубе, да обозначилась по уголкам рта легкая схема улыбки даже в отсутствие таковой.
– Ну как тебе? – спросил Эдди вместо приветствия.
– Отличный сет, – сказала Сандра. – Шучу. Какая ужасная, ужасная, ужасная группа! – Широченная улыбка тут же заполнила и оправдала схему. – Рада тебя видеть.
С этими словами Сандра наклонилась вперед и, опершись рукой на плечо Эдди для баланса, чмокнула его в щеку, и он понял, что все пропало. Буквально. Не было семи лет, не было ссор, не было измен, не было взаимных издевательств по телефону. Боже, какой я рохля.
– А Свен дома? – спросил он.
– Кто?
– Правильный ответ, – сказал Эдди.
По толпе рябью прошли аплодисменты.
На сцене Фиоретти не без труда водрузился на очень высокий табурет, поболтал ногами для увеселения толпы, притянул к себе микрофон и фальцетом сказал: “Привет, фрики”.
– Пошли отсюда? – спросила Сандра.
Она до сих пор жила в Энн-Арборе, но не в студенческой части, а на юге, у аэродрома, куда Эдди за все свои годы учебы не заглядывал ни разу. Она и выглядела теперь немного как “тауни”, подумал он, – одна из тех жутковато одетых и, на студенческий глаз, слегка сумасшедших горожанок, пересекаться с которыми им доводилось разве что во время вылазок в супермаркет.
– Только я не буду с тобой спать, – предупредила Сандра, открывая дверь в квартиру. – Внимание! Переход за порог означает согласие с этим условием. Подумай.
Эдди перешагнул за порог и огляделся. За годы кочевой жизни он отвык от таких жилищ: настоящий обеденный стол со скатертью и салфетницей, настоящие занавески вместо пластмассовых жалюзи, настоящие полки с настоящими книгами в твердом переплете. На подоконниках толпились в два-три ряда горшки с темными, мясистыми, почти угрожающе живыми растениями; Эдди однажды уморил кактус за неделю.
– Какая взрослая квартира, – сказал он. – Я не вижу ни одного предмета из
– Предпочитаю “Таргет”. Меньше связи с исторической родиной. – Сандра усадила гостя за стол и поставила чай, для которого, разумеется, тут же нашлись два набора настоящей фарфоровой посуды. – Ну, рассказывай же, что у тебя нового.
– Знаешь, – начал Эдди, – произошла удивительная вещь. Я, кажется, написал хит.
Следующие пять минут он рассказывал ей про турне, про Чикаго, про летящие бутылки и про танцующих гопников. Он слегка преувеличил воздействие песни на толпу в “Дабл дор” и сильно преуменьшил последовавшую склоку с Аланом. Не упомянул он только изначальное происхождение мелодии. Она бы все равно не поверила.
– Молодец, – сказала Сандра. – А в реальном мире как дела?
– Зря ты так. Нам впервые за сто лет светит контракт на альбом.
– Я понимаю. – Она подлила ему кипятка. – Держи. Сахар вот. Я понимаю. Но, Эдди, должен же быть у всей этой рок-н-ролльной темы срок годности!
Фраза вспыхнула над скатертью, повисела и врезалась Эдди в солнечное сплетение. У него выбило из груди весь воздух. Эдди вскочил, расплескав чай по блюдцу и вокруг, и попятился прочь от взрослого стола. Сандра с изумлением глядела, как он лихорадочно ищет обувь в прихожей.
– Не убегай, – сказала она. – Прости. Я неправа.
– Права, права, и знаешь, что права, – огрызнулся Эдди, перегнувшись пополам и втискивая ступню в кед. – И я знаю, что ты права. И все это знают. И это все равно не значит, что мне хочется это выслушивать.
Сандра со стуком поставила чайник на стол, подошла к нему вплотную и присела на корточки рядом.
– Эдди, прости меня. Мне просто… мне всегда было трудно понять, почему для тебя это все так важно. Ты же даже не солист.
В ответ полубосой Эдди бессильно привалился к стене и сполз на пол. Прихожая была достаточно узкой, чтобы, вытянув ноги, упереть их в противоположную стенку, что он и сделал. Сандра, подумав, села рядом и последовала его примеру. Так, молча глядя на три кеда и один носок, они провели около минуты. Она играючи пнула его кед своим. Он ответил тем же.
– Потому что это мои друзья, – выдавил он, отвечая на подвисший вопрос.
– Я тоже твой друг, – сказала она и пнула его кед сильнее.
Он взял ее рукой за подбородок, повернул к себе и поцеловал.
– Ого, – сказала Сандра одобрительно. Прошла еще минута.
– Условие перехода за порог все еще в силе? – спросил он.
– Для рок-звезд все делают исключение, – вздохнула она, поворачиваясь к нему всем телом.
В этот миг у Эдди, разумеется, зазвонил телефон. Алан звонил узнать, куда он пропал. Сандра продиктовала адрес Эдди на ухо, укусив его за мочку; Эдди, ойкнув, повторил.
– Ага, – сказал Алан. – С утра тебя захватим.
– Как мило с вашей стороны, – ответил Эдди, прекрасно понимая, что ни в какой Кливленд завтра не поедет.
Он проснулся от легкого цап-царап коготков по цинку. Голуби за окном, решил Эдди, лежа в рассветном полумраке и глядя, как восемь лет назад, на спящую рядом Сандру. Если ее тело как-то и изменилось за эти годы, то это была разница не между двумя возрастами, а между памятью и реальностью. Он не помнил, что россыпь веснушек продолжается у Сандры под горлом, уходя в ложбинку между грудями. Он не помнил шрам от прививки на левом плече. Он не помнил ее запах, потому что запахи как таковые не запоминаются, запоминаются только их метафоры; ее метафорой был “миндаль с молоком”. Эдди уткнулся носом в шрам от прививки: миндаль с молоком. Может, чуть горше прежнего.
Цап-царап тем временем сменил тональность. Теперь он звучал гораздо менее мило. Ключ в замке? Свен?! Эдди сел в кровати, спустив ноги на пол. Сандра сладко дернулась и прижалась щекой к его бедру. Шум резко сошел на нет, но в наступившей тишине не содержалось обещания дальнейшей тишины. Наоборот, она звучала как барабанная дробь перед цирковым трюком. Эдди встал, кое-как натянул джинсы, и, осторожно ступая, направился в сторону прихожей.
Дверь с грохотом распахнулась ему навстречу, выбитая ударом дорогого башмака. По другую сторону порога, чуть приседая на левой ноге и качая ушибленной правой, стоял Слава Дикушин. За спиной у Эдди
