вскрикнула Сандра, на вдохе, тихо и страшно. Подхлестнутый этим звуком, он схватил первый попавшийся под руку продолговатый предмет, который оказался тяжелым медным рожком для обуви, и выставил его перед собой наподобие шпаги. (Какая все-таки взрослая квартира, подумал Эдди совсем уже невпопад.)
Увидев Эдди, Дикушин встал на обе ноги и принял угрожающий вид. Из-за двухметрового роста и драматического черного плаща на плечах ему это удалось без труда.
– Ты понял, с кем связался? – прорычал Дикушин, делая шаг внутрь квартиры. От него разило смесью перегара и
– Сандра, звони в полицию, я его задержу, – сказал Эдди, хотя, возможно, это азбукой Морзе выстучали его зубы. Так или иначе, Сандра его поняла. Выскочив из постели, она ринулась к телефону во всем своем веснушатом великолепии. Вихрь золотых волос несся за ней, как волнистые линии скорости в комиксе. Дикушин невольно проводил ее взглядом. Сейчас или никогда, понял Эдди. Перехватив рожок так, что из тупой шпаги тот превратился в тупой кинжал, он изо всех сил ткнул им Дикушину в лоб.
К его собственному удивлению, рожок рассек кожу, хотя проник совсем неглубоко; лицо Дикушина, не менее удивленное, моментально залила кровь. Громко капая на линолеум, он сделал три неверных шага внутрь квартиры и сел на пол примерно там, где вечером целовались Сандра и Эдди.
– Кто это?! – завопила обретшая дар речи Сандра.
– Да мудак один, – сказал Эдди, не выпуская рожок. Из давешнего шпионского триллера он, кажется, перенесся в какой-то менее благородный жанр.
– Как он сюда попал?!
– Понятия не имею. А, нет. Имею. Я сам продиктовал адрес его падавану.
– Бинт, – проныл Дикушин. – Бинт дайте.
– Мне в 911 звонить или как? – спросила Сандра уже более спокойным голосом, закутываясь в халат.
– Нет, – ответил Дикушин. – Не надо.
– Это мы сейчас сами решим, – сказал Эдди и сунул Дикушину пачку салфеток со стола. – Что вы здесь делаете?
– Я пришел сделать тебя отдать права на песню, – сказал Дикушин, промакивая лоб. Салфетки одна за другой чернели и падали на пол тяжелыми комками. Странным образом для самопровозглашенного гения и человека с абсолютной, опять же по его словам, памятью за тридцать лет жизни в Штатах Дикушин так и не выучил толком английский. Алану он умудрялся преподносить это как доказательство собственной власти над людскими умами: ему не нужен был язык. Никому не нужен был язык. Женщина решает, спать с тобой или нет, в первые семь секунд общения. Партнеры тебе доверяют или нет. За политика голосуют по невербальным сигналам. В лучшие дни подобные пошлости сыпались из Славы, как леденцы из пиньяты.
– Что?!
– Я слышал вашу новую песню, – сонным голосом сказал Дикушин. – Алан говорит, твоя. Нам она нужна. Ты не даешь. Я пришел сделать тебя убежденным ее отдать. Пожалуйста?
Рана от рожка, как ухмылка, перечеркивала весь его лоб наискось. Когда, дойдя до “пожалуйста”, Дикушин поднял просительно брови, она открылась шире; по крыльям крупного носа с удвоенной силой потекла кровь.
– Я… я не понимаю, – сказал Эдди. – И вы прилетели сюда первым рейсом, чтобы… чтобы… нет, не понимаю.
– Нечего понимать, – разозлился внезапно Дикушин. В ответ Сандра показала ему телефон с набранным 911; ее палец навис над кнопкой вызова. – Ты не заслуживаешь этой песни. Я заслуживаю.
– Еще скажите, что меня не существует, – ответил Эдди. – Это у вас с Аланом, кажется, популярная теория на все случаи жизни.
– Вас… никого… не… существует, – просипел Дикушин, клюя носом. – Вы все сон богини Иштар.
– Он пьян или псих? – спросила Сандра с любопытством.
Дикушин снова поднял поникшую было голову.
– Я не пьянею, – гордо сообщил он. – Я расщепляю спирт усилием воли.
– Понятно, спасибо, – Сандра нажала на вызов. – Алло, диспетчер? У нас тут беда со знакомым. Упал в прихожей и теперь несет чушь. Срочно нужна скорая по адресу…
Она замолкла, потому что, услышав ее, Дикушин криво встал, с размаху наклеил себе на лоб целую пачку салфеток и, хромая на правую ногу, вывалился за дверь. Некоторое время его поскуливания и ругань, удаляясь, доносились с лестницы, пока не затихли совсем.
Эдди выглянул в совсем уже светлое окно. Сандра встала рядом, дыша ему в плечо. Выяснилось, что Дикушин запарковал свой прокатный “хюндай” на газоне перед Сандриным зданием, сломав почтовый ящик. Он влез в машину, почему-то с пассажирской стороны, посидел там с минуту, дал уверенный задний ход на проезжую часть, снес зеркальце соседскому пикапу и, виляя, укатил в рассвет.
– Я вымою пол, – пообещал Эдди и сунул окровавленный рожок в мусорник. – И дверь починю.
– Песню лучше поставь, – сказала Сандра, скидывая халат. – Кажется, я хочу ее послушать.
– Серьезно?
Сандра зашла нагишом в ванную, оставив дверь приоткрытой, и включила душ.
– Что я могу сказать, – крикнула она поверх шипящей воды. – У этого человека реальный дар убеждения!
Адреналин стремительно покидал кровеносную систему Эдди. Его руки тряслись. Он почувствовал, что сейчас расплачется. Из двери ванной повалил пар. К черту. Он сдернул джинсы, вытер глаза и твердым шагом – максимально твердым, на который может быть способен истерикующий голый мужчина в чужой квартире, – направился туда, где его ждали.
7
10 июля 2013 года на открытой сцене в парке перед Залом славы рок-н-ролла в Кливленде играли восемь групп. Третьим по счету, в два часа дня, выступало новое трио из Нью-Йорка под названием
Перед сценой столпилось около сотни зрителей. Эдди сидел на траве в дальнем конце газона, не боясь запачкать и без того убитые джинсы. Колени холодил бумажный пакет с полувыпитой бутылкой белого вина. Полчаса назад он послал Алану эсэмэс следующего содержания:
Теперь ему было любопытно, сыграют они ее или нет и если сыграют, то как.
Группа оставила новый хит на самый конец выступления. Брет прекрасно справился с обеими партиями – он просто перевел песню в ми и играл бас на открытых нижних струнах, одновременно выводя главную тему на самом верху грифа. Когда он начал, с газона перед сценой донеслось несколько одобрительных возгласов: рифф узнали.
Группа растянула “Мантру” минут на пять, закончив ее а капелла под ритмические аплодисменты выросшей за это время толпы. Человек десять построились в очередь за диском. Эдди представил себе, как Алан смущенно объясняет каждому из них, что на альбоме этой песни нет.
Между сетами большинство зрителей разбредались к обступившим парк киоскам за корн-догами и лимонадом, но Эдди не спешил уходить. Даже рискуя быть увиденным со сцены, он не мог отказать себе в главном удовольствии: впервые за восемь лет сидеть без движения и смотреть, как Алан, Брет и Тони