Армянская улица (Лебу Армениан), что проходит по самому центру Пенанга, обязана своим неожиданным именем братьям Саркис. Мартин, Тигран, Авиет и Аршак – квартет офранцуженных усачей – в свое время построили и содержали три лучших отеля Юго-Восточной Азии: “Гран-Палас” в центре Бангкока, сингапурский “Раффлз” и тавтологически нареченный “Истерн энд Ориентал” в Пенанге как таковом. Настолько колоритными персонажами были братья Саркис, что по британской Малайе о них ходил трехязычный и чрезвычайно несмешной анекдот: Who are orang sakai? – Armenian hoteliers. Не менее знамениты были постояльцы. Любой литератор, стоивший своего пробкового шлема, предпочитал воспевать местные brutalities из уюта безейно-белого “И энд О” с горячей водой и телефоном на каждом этаже; сюда волокли свой культурный багаж Редьярд Киплинг, Сомерсет Моэм и позднее – Грэм Грин.

Улицу Армянскую все это великолепие не затронуло. Ее отличает разве что обилие коньзи, китайских клановых домов, большинство из которых за последнее столетие пришли в упадок вслед за воздвигшими их кланами. Узнать такие легко: окна забиты крест-накрест, древний замок приржавел к щеколде, в многочисленные щели рассохшихся ворот видно, как между плит внутреннего дворика топорщатся узкие щетки травы. Есть дома побогаче, где в рядах закопченных дощечек на стене попечителей нет-нет да и встретишь новые, блестящие, с именами бостонских врачей и шанхайских автодилеров. А неподалеку громоздится Кху-Коньзи, оплот одного из самых могущественных китайских кланов Малайзии. В чайных салонах Пенанга любят рассказывать, как в надцатых годах прошлого века семейство Кху, празднуя победу над враждебным кланом, перестаралось с сусальным золотом и пучеглазыми львами и получило мягкую коррективу свыше: коньзи сгорел дотла. Реставрация святилища, пусть и в более сдержанном стиле, истощила клановую казну, и с любопытных чужаков стали брать по паре ринггитов за экскурсию.

Так дом Кху превратился в туристическую достопримечательность. К шестидесятым годам во дворике уже вовсю шла торговля открытками и парасолями. Для сувениров построили стилизованный под пагоду ларек, а туристам выделили особое фойе, чтобы не толпились на жаркой и шаткой веранде. Вскоре заявился и Голливуд в лице второй съемочной группы ориентального эпоса “Пламя над Пекином” с Элизабет Тейлор в главной роли. Изначально предполагалось, что американцы снимут лишь несколько общих планов фасада, но режиссер второй группы влюбился в фактуру, позвонил режиссеру первой, и после недолгих переговоров съемки кульминационной битвы с коммунистами перенесли из павильона в Северной Каролине в церемониальный зал Кху-Коньзи. До сих пор существуют фотографии, на которых невозмутимые старейшины клана потягивают чай с Элизабет Тейлор, одетой в саронг и тюрбан.

Технологическая изощренность хозяев росла параллельно их деловой хватке. Когда наступила эра видеомагнитофона, гостей принялись насильно усаживать в фойе перед телеэкраном, на котором с помощью гравюр, фотографий и пары актеров-любителей в исторически достоверных костюмах разворачивалась славная история клана Кху. Далее шли фрагменты из забытого на Западе “Пламени над Пекином”. Смотритель дома споро продавал зевающим австралийцам и шведам соленые орешки и сельтерскую воду. Именно его наблюдательности, пожалуй, и обязаны мы следующим развитием событий.

В конце 1980-х смотритель – старик, чья родословная лишь мимолетно соприкасалась с могучим генеалогическим древом Кху, успевший одряхлеть на своей необременительной должности, – заметил, что туристов из Европы зачастую приводит в восторг один из продающихся в фойе напитков – охлажденный хризантемовый чай. Американцам он, как правило, претил, будучи чересчур сладким; австралийцы, те вообще предпочитали пиво. Среди гостей же из Старого Света было отнюдь не редкостью забежать в Кху- Коньзи по второму разу перед отъездом из Пенанга с единственной целью – выпить хризантемового чая.

Кипятить, настаивать и охлаждать напиток по пять раз на дню становилось невмоготу, а просить помощи старик стеснялся, подозревал, что его попросту заменят расторопным юношей. Однажды, не придавая своим действиям особого значения, он попросту наполнил хризантемовым сиропом сифон для сельтерской и подал результат первому курносому блондину из посетителей. Из медного носика с ревом исторглась пенная розоватая шипучка. В тот день, как назло, перед коньзи остановился автобус немецкого комплексного тура. За газированным чаем выстроилась очередь. В храм почти никто не зашел.

К пяти вечера вконец измученный смотритель, пропахший хризантемами и потом, запер гостевое фойе и направился к старейшинам. Объяснить происходящее, не бросая тени на достояние и имя клана, было почти невозможно. Старик решил облечь свою жалобу в доспехи праведного гнева: жирные чужаки принимают нас за чайный салон; может, пора клану Кху временно прикрыть двери для всех, кроме самых достойных и состоятельных визитеров?

К удивлению смотрителя, бранить его не стали. Наоборот, старейшины выказали живейший интерес к истории о хризантемовой газировке и велели по возможности следить, выходцам из какой страны она больше всего по душе. Было также решено перевести к старику под начало продавщицу из сувенирного ларька, а в ларек нанять кого-нибудь еще. Таким образом, работа смотрителя сводилась к учету национальной принадлежности посетителей и – время от времени – ласковым взглядам в сторону юной Мэй, в руках которой восторженно горланил старый сифон.

Полгода спустя смотритель представил старейшинам свой отчет. Согласно его наблюдениям, наиболее равнодушно к хризантемовой газировке относились выходцы из экваториальных климатов, а также славяне, которых, впрочем, в Пенанге тогда видели редко. За ними шли североамериканцы (включая канадцев), англичане и коренные малайцы, затем скандинавы, французы и подданные КНР. Первыми, утверждал ненаучный труд, с огромным отрывом финишировали австрийцы и немцы, кидавшиеся на пойло как на медовуху Нибелунгов. На том и остановились. Один из старейшин, вооружившись международным реестром попечителей, ушел звонить в Берлин и Вену, а другой ласково похлопал старика по плечу и предложил обыкновенного, не хризантемового, чая лапсанг-сушонг.

Еще через шесть месяцев шипучка по (теперь уже “древнему”) рецепту Кху-Коньзи зафонтанировала из гораздо более серьезных сифонов. В Гамбурге и Куала-Лумпуре одновременно открылись офисы корпорации Chrysan The Beverage, GmbH. Продукт, направленный на западноевропейского потребителя, предполагалось назвать “КризанТэ” – каламбур оставлял французское слово “чай” болтаться на стебле подрезанной хризантемы. Напиток бутилировали в тонкие изящные емкости – удлиненное горлышко с дерзким расширением вызывало ассоциации с одиноким цветком в вазе; покупатель, таким образом, оборачивался трудовой пчелкой, а питье – интимным процессом опыления. На англоязычный рынок “Кризантэ” шел под кличкой попроще, “КрейзиТи”, а пчела находила более грубое воплощение в виде рисованной героини-талисмана, Крейзи Би: в рекламных роликах чокнутое насекомое описывало чкаловские восьмерки, в финале комично распластываясь по воображаемой изнанке телеэкрана. Увы, даже эта концепция оказалась для рядового потребителя слишком расплывчатой, и GmbH пришлось нанять консультантов из Нью-Йорка.

Консультанты оказались тройкой двадцатилетних сардоников; они бесплатно слетали в Пенанг с необъясненным заездом в Бангкок (где, судя по хвосту дебитов, оставленному на корпоративном счету, не покидали похабного квартала Патпонг) и вернулись с рекомендацией немедленно херить смысловые привязки к цветам и чаю.

Старейшины клана – по совместительству совет директоров Chrysan The Beverage – неохотно утвердили новый имидж напитка. С ниш-маркетингом было покончено, равно как и со сложными каламбурами. Отныне и присно на всех рынках Европы (еще не вполне объединенной, но уже начинающей центростремительное вращение) газированный хризантемовый чай продавался под простым, броским, экзотическим и в то же время знакомым ярлыком “Коньзи-кола”. Старик-смотритель кланового дома ничего этого не видел, скончавшись вежливо и незаметно за прошедшие сумбурные полгода, а увидев, едва ли понял бы, что вся эта многомиллионная многоязыкая суета имеет какое-то отношение к нему.

В середине девяностых компания крепко стукнулась о невидимый, но вполне ощутимый потолок. Имя ему было НЭП; именно так называлась экономическая политика Малайзии, призванная поощрять предпринимательские потуги коренных малайцев за счет легкого ущемления всех остальных. Когда Chrysan The впервые было отказано в займе на расширение производства, старейшины клана пожали плечами и сделали пару звонков в Гонконг. “Триады” с удовольствием сполоснули опиумные доллары в хризантемовом ручейке, а несколько боссов, обеспокоенных

Вы читаете Чёс (сборник)
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату