надвигающимся воссоединением с КНР, вложились в
Как раз это и было ошибкой. В глазах властей за предприятием закрепилась репутация инородного экономического тела, этакого троянского дракона с расписной башкой в Куала-Лумпуре, хвостом в Пекине и миллиардом китайцев в шелковом тулове. Ни кредита, ни налоговых поблажек можно было впредь не ожидать, а инспекции из года в год отличались все большим пристрастием. Компания задыхалась; “триады” названивали.
Между тем страну, как назло, раскачивали ласковые волны экономического бума. Заявленный правительством в качестве предвыборного бреда тридцатилетний план “Вавасан-2020”, ко всеобщему изумлению, выполнялся (в его рамках Малайзия бралась удваивать свой валовый доход каждые десять лет при семипроцентном годовом росте объема производства). Болотистую почву Куала-Лумпура пробило сперва телеиглой “Менара КЛ”, затем сияющими веретенами “Петронас”. Даже над черепичными крышами Пенанга утвердился несколько несуразный, но вполне небоскребущий торговый центр “Комтар”. Сидеть за детским столом посреди этого ренессанса, вернее нессанса, становилось невыносимо.
Через офисы компании прогалопировала очередная кавалькада нью-йоркских консультантов. Решение лежало на поверхности, но сформулировать его вслух на всякий случай дали американцам.
Контрольный пакет в пятьдесят один процент акций оставался за старейшинами клана. Двадцать два процента ушли в США: десять приобрел “Филип Моррис”, двенадцать рефлекторно схватила “Пепсико”. Еще двадцать разбрелись по мелким вкладчикам в Германии. На оставшиеся семь клюнул бизнесмен из бумипутра (сыновей земли) – малайский экспортер антиквариата Юсуф Самсудин.
Его сын любил говорить, что своим рождением обязан Нику Лизону. В то время как в вирильности Юсуфа Самсудина, как и в благочестивости его супруги Джайны, не было оснований сомневаться, сыновним словам имелся определенный резон. Ник Лизон – белобрысый британец, чьи махинации на сингапурской бирже развеяли по экватору почти полтора миллиарда долларов, вспороли брюхо почтеннейшему банку “Бэрингс” и вызвали азиатский кризис 1997 года. Ник Лизон может с некоторой натяжкой считаться духовным отцом Османа Самсудина.
Пока Ник бузил с коллегами в пабе “У Гарри” и отшлифовывал алгебраические детали своего обреченного плана, акционерное общество
Когда Сингапур рухнул, уволакивая за собой Токио, Бангкок, Тайбей и “азиатское чудо” как таковое, “Коньзи-кола” приняла на себя первый вал истерии. Западные пайщики сливали
Афера, по иронии судьбы напоминавшая глобальный авось Ника Лизона, сработала. Когда в Нью- Йорке, Лондоне и Франкфурте рассеялась пыль, успокоились нервы и припудрились носы, стало понятно, что
Постепенно у него перестало екать сердце при виде бегущей строки со сводками, перестали сниться американские горки в двухмерной координатной клети. Аббревиатура СТРСХ одомашнилась, слилась со стадом себе подобных. В крови таяли последние адреналиновые льдинки. Он заметил жену и сына.
– Мы можем позволить себе все, – произнес Юсуф, задумчиво глядя в бокал бароло. Он и Джайна взяли за привычку ужинать в крохотной итальянской вилле на крыше отеля “Шератон Куала- Лумпур”. Вилла была построена из тосканского известняка по аутентичным чертежам; ее окна выходили на обсаженный пальмами олимпийский бассейн.
– Мы можем позволить себе все, – повторил Юсуф. – Но нам не нужно все. Нам нужно только лучшее. А его в этом мире по определению мало. Следовательно, главное – знать, где его найти.
– Кого его? – спросила жена, завистливо глядя на вино.
– Лучшее.
Коренастая Джайна в шелковом головном платке и бутыль бароло, обернутая в льняную салфетку, слегка напоминали друг друга. Джайна прекрасно знала этот сорт и даже этот урожай: кружок энофилов при “Шератоне” регулярно устраивал закрытые дегустации для женщин. Она сама его Юсуфу и порекомендовала. Но пить при супруге все-таки стеснялась.
– Взять, например, образование, – продолжил Самсудин. – По нашим меркам, маленький Осман говорит на очень хорошем английском. Намного лучше меня. Но это английский, над которым будут смеяться в Лондоне.
– Даже если выписывать репетиторов из Лондона?
– Даже если. Все равно ведь ребенок обречен читать безграмотные газеты и смотреть безграмотные программы. Все равно ему придется иметь дело с китайчиками. Слушать их чудовищный синглиш.
– Юсуф! – Джайна быстро оглянулась по сторонам. – Мы в приличном месте!
– Да я не против китайцев, – Самсудин досадливо хлебнул бароло, уже не притворяясь, что прислушивается к нюансам букета и послевкусия. – Без них я до сих пор бы торговал хламом на Джонкерс- стрит. По мне, пусть уж лучше Осман общается с китайцами, чем с ленивыми бумипутра.
– Ну знаешь! – Джайна, скривив губы, уставилась в окно. В дальнем, глубоком углу бассейна беззвучно плескалась белая девочка в лимонном купальнике.
– А что я такого сказал? Мы ленивы, дорогая, это факт.
– Если следовать твоей логике, ребенку вообще не стоит знать, откуда он родом, – фыркнула жена. – К сожалению, в тринадцать лет поздновато подкинуть его на крыльцо какой-нибудь паре из Стокгольма.
– Поздновато. – Юсуф сегодня покладист, отметила Джейна. Она по опыту знала, что сулит подобный тон: решение уже принято, и любые ее аргументы будут рассматриваться как, скажем, инициатива перенести хадж из Мекки в Мелакку. – Но я же не говорю о каком-то там предательстве. Я говорю о нормальном европейском образовании. Если хочешь, – муж пожал плечами, – потом можно будет вставить особый пункт в завещание. Мол, не видать тебе, сынок, наследства без доктората по исламу. А?
На дне и по периметру бассейна зажглась подсветка. Стену напротив разом накрыло подвижной чешуей бликов.
– Я не знаю, шутишь ты или нет, – пробормотала Джайна. Ртутный свет лежал на ее темном лице.
– Знаешь. – Самсудин довольно потянулся, блеснув зубом и запонками. – Я никогда не шучу.
Осенью 1998 года Сэм Самсудин, кронпринц газированной империи, был водружен за парту в одной из лучших частных школ Швейцарии –
Учился Сэм не хорошо и не плохо. Его основным талантом была этническая мимикрия. К концу года английские сверстники принимали его за австралийца, а французы – за баска. Третьеклассником – классы в “Ле Розэ” шли в обратном порядке, от десятого к первому, – Спонж сильно расстроил мать, заявив по телефону, что находит родной бахаса-малейжа грубым и неблагозвучным. Плебейский воляпюк, сказал сын,