– Еще как. А откуда ты…
– Так это элементарно. Лев святого Марка.
Писатель хлопнул себя по лбу.
– Разумеется! На колонне.
Мастерсон так и не уяснил в свое время, почему святой Марк был львом – или лев святым Марком, – но теперь точно вспомнил, что один символизировал другого и оба – Венецию.
– Ну хорошо, – произнес он. – Может, тебе и такая фраза что-нибудь говорит – “конфет больше чем на фунт”?
– Гм. Фунт веса или фунт стерлингов?
– И так и эдак. Это не из литературы случаем?
– Ну, дорогой мой Джеффри, это уже твоя епархия.
Какое там, подумал Мастерсон. Литература! Я нормальной книги уже лет восемь как не открывал. Одни журналы, да и в тех читаю в основном про себя. Плюс всякие “Потайные ключи к мирам Мастерсона”, которыми обрастает каждый новый роман и к которым по контракту вечно приходится писать предисловия. Ключи, тоже мне. Ключи к пустому сараю.
Найди сюжет, повторил он про себя.
Он отпустил Хелен, повернулся на другой бок, растолкал персонального ассистента Катарину и велел ей бронировать на тот же вечер билет в Венецию.
– На Рождество? – удивилась Катарина, зевая. – Как романтично. А мне можно?
– С ума сошла, – сказал Мастерсон. – А Найджела кто кормить будет?
Обычно писатель не садился в самолет без таблетки валиума, но на сей раз поклялся провести весь рейс в здравом рассудке. Перед глазами пылали слова шифра, от разгадки которого, Мастерсон был теперь совершенно уверен, зависело все его будущее. Найти сюжет при помощи конфеты… дороже / тяжелее фунта. Может,
Мастерсон раздраженно допил шампанское. Неулыбчивая стюардесса моментально заменила пустой бокал полным; маленькие радости первого класса, подумал писатель.
– Мне девочки сказали вам передать, – пролепетала она так тихо, что ее заглушало шипение пены. – Мы все очень-очень ждем вашей новой книги. Неужели Фоксвуд останется жить в Малайе? Он ведь поклялся Беттине, что найдет ее. А Вилкокс увез ее в Кабул. Как же так?
Еще два бокала спустя ему и валиума не понадобилось.
Венеция, как водится, просыхала после очередного наводнения. Стены и ступени ниже ватерлинии покрывала свежая, бодро сверкающая изумрудная слизь. На площади Сан-Марко еще лежали деревянные мостки, раскинутые для прохожих на время “аква-альта”. Мастерсон приехал сюда прямо из аэропорта – сперва на заказанном Катариной лимузине, потом на водном такси, похожем на пущенную по течению виолончель. Обреченная красота города его не подкупала; когда такси нырнуло под мост Риальто, писатель даже не поднял головы. Рождественские гирлянды на расчесанных, нарывающих фасадах палаццо показались Мастерсону омерзительными. Его не интересовало ничего, кроме льва.
Вокруг колонны Сан-Марко понаставили каких-то заграждений, но Мастерсон без труда с разбегу перемахнул через них. Дотронулся до влажного гранита. Приложился к нему щекой (углы поля зрения обожгла пара фотовспышек). Ничего. Он отошел метров на десять назад и уставился на статую льва снизу вверх.
– Ну, – громко сказал он. – Ну же. Я здесь. И что?
Лев молчал. Пошел холоднющий дождь, вмиг уравняв канал с площадью. Мастерсон ретировался в тень колоннады дворца дожей и от полной растерянности прибился к японской экскурсии.
Почти в каждом зале было по портрету льва. Мастерсон с легкостью отличал тех художников, которым лев являлся, от тех, которые писали его с чужих слов. Лучше всего лев вышел у Витторе Карпаччо. Мастерсон практически почувствовал исходящий от полотна запах волглой гривы.
Писатель уставился на картину, надеясь, что та ему что-нибудь подскажет насчет конфеты или проститутки. Лев молчал. Книга в его правой лапе была открыта на развороте с какой-то чушью:
– А что это за “пакс ван”? – спросил он экскурсовода, тощего англичанина лет сорока, поверх голов японцев.
– А, это часто совершаемая ошибка, – покровительственно начал гид, поднял голову и увидел, с кем разговаривает. – О! Господин Мастерсон?! Боже мой, какая честь!
Японцы в одинаковых виниловых козырьках гурьбой развернулись на сто восемьдесят градусов и расстреляли Мастерсона из двух десятков камер.
– Да, да, это я, – досадливо произнес писатель сквозь вспышки. – Продолжайте, пожалуйста.
– Конечно, конечно. Эта надпись – боже, я поверить не могу, что объясняю это великому ребуснику современной литературы, – так вот… простите… о чем я? Да, эта надпись. Ее нужно читать не насквозь, а сначала левую страницу, потом правую. Попробуйте.
–
– Совершенно верно.
В такой степени латынь знал даже Мастерсон.
– Мир тебе, Марк, мой проповедник, – устало сказал он. Японцы отчаянно зааплодировали.
– Именно так. Согласно легенде, именно на этих болотах святому Марку явился говорящий лев и сказал, что здесь будет захоронено его, Марка, тело.
– О да, этот лев большой шутник, – кивнул Мастерсон. Экскурсовод выдержал недоуменную паузу и продолжил:
– Руководствуясь той же легендой, в 828 году два венецианских купца выкрали мощи святого Марка из захоронения в Александрии и перевезли их сюда, укрыв капустными листьями и свининой…
Англичанин продолжал излагать подробности транспортировки святого голубца, но Мастерсон его не слушал. Он отключился сразу на словах “захоронения в Александрии”.
Он так помешался на поисках сюжета, что забыл о втором значении слова
Да нет, тоже чушь какая-то. Найди могилу с конфетами. Мастерсон ощутил, как из крови улетучивается адреналин. Экскурсовод продолжал нудить.
– Скажите, – прервал его писатель. – А на местном кладбище похоронен кто-нибудь, имеющий отношение к сладостям?
Гид снова запнулся.
– Сладостям? Ох, чую я, вы новый роман задумываете, а, господин Мастерсон? Насчет сладостей не знаю, но знаменитости на Сан-Микеле есть самые разные. Сергей Дягилев. Джозеф Бродски, американский поэт. Эзра Паунд, другой американский поэт.
–
Вапоретто номер 42 с рыком отчалил от набережной Фундаменте Нуово. Мастерсена позабавило, что вода тоже оказалась разбита на улицы со своим направлением движения и ограничениями скорости на буйках. “Улица”, ведущая на Сан-Микеле, называлась Сан-Кристофоро.
Кладбище занимало собой целый остров. Юноша в синем ловко накинул разлохмаченный канат на тумбу и одним движением заплел его в булиневый узел. Вапоретто потянулся на волю и тут же, оборачиваясь вокруг новоприобретенной оси, грохнул о причал кормой. Юноша наложил еще одну петлю поверх первой, и кораблик послушно замер.
В городе мертвых стоял хмурый, беспокойный покой. В кипарисах что-то шевелилось. По гравиевым
