Тавая ширина художественнаго обобщенія сд?лала то, что почти вс? герои Гоголя получили нарицательное значеніе, обратились въ клички, сразу опред?ляющія типическія черты челов?ка. Стоитъ, наприм?ръ, сказать слово 'маниловщина',- и ярко предстанетъ ц?лая жизнь челов?ка.
Кром? психологіи отд?льныхъ лицъ, Гоголь богато разработалъ и 'психологію толпы': губернскій городъ, съ которымъ связано д?йствіе поэмы, представлевъ съ самыхъ разнообразныхъ сторонъ: представленъ онъ мирнымъ и соннымъ въ начал?, когда прі?зжаетъ Чичиковъ, представленъ заинтересованнымъ личностью новоприбывшаго, представленъ влюбленнымъ въ героя, когда онъ прослылъ 'мильонщикомъ' и 'херсонскимъ пом?щикомъ'; представленъ этотъ городъ 'за д?ломъ', въ канцеляріи,- представленъ веселящимся во время бала, или за карточнымъ столомъ; наконецъ, онъ обрисованъ встревоженнымъ таинственными слухами о 'мертвыхъ душахъ', о генералъ-губернатор?,- наконецъ, подавленнымъ, уничтоженнымъ суровой р?чью генералъ-губернатора. Чиновники, дамы, вообще обыватели, представляютъ эту толпу, которую наблюдаетъ авторъ: онъ разсказываетъ намъ мелькомъ о губернатор?, главная радость жизни котораго – вышивать по тюлю, о прокурор?, съ подмигивающимъ глазомъ и густыми бровями, о квартальномъ, 'съ привлекательнымъ румянцемъ на щекахъ', о дамахъ,- 'просто пріятной' и 'пріятной во вс?хъ отношеніяхъ', о трактирномъ половомъ, о мужикахъ, размышляющихъ вслухъ о судьб? колеса чичиковской брички,- и вся эта пестрая толпа живетъ передъ нами. Въ 'обществ? губернскаго города' онъ рисуетъ міръ пошлости и сплетни,-міръ, въ которомъ добродушіе какъ-то сливается съ мелочной злобой и недоброжелательствомъ,- міръ безпросв?тный, 'темное царство', которое осв?щается только громовой р?чью генерал-губернатора. Съ этимъ темнымъ царствомъ мы познакомились уже въ 'Пов?сти о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ', въ 'Ревизор?'.
И въ предыдущихъ своихъ произведеніяхъ Гоголь касался міра животныхъ,- въ 'Мертвыхъ Душахъ' онъ не разъ изъ міра челов?ческаго спускается въ міръ животныхъ, заглядываетъ въ ихъ психологію. Кони Чичикова,- почтенный 'Гн?дой', 'Зас?датель' и лукавецъ 'Чубарый',- какъ живые стоятъ передъ читателемъ,- благодаря Гоголю, онъ знаетъ ихъ темпераменты, ихъ привычки и характеры. Животныя и птицы во двор? Коробочки, красноногій мартынъ, задумчиво глядящій на другого мартына,- вс? очерчены, хотя и мелькомъ, но мастерски: челов?ческія настроенія, ощущенія, міровоззр?нія, открываетъ Гоголь въ этомъ низшемъ мір?, который окружаетъ челов?ка. Онъ такъ сближаетъ этотъ міръ съ людьми, что, наприм?ръ, полупьяный кучеръ Селифанъ, бес?дующій съ конями, поощряющій и наказующій, кажется какою-то 'переходною ступенью' отъ лошадей къ тому, кого они везутъ – къ самому герою поэмы.
Поэма богата самыми разнообразными описаніями: Гоголь даетъ много различныхъ картинъ природы {Напр. изъ
Въ своемъ произведеніи (особенно въ первой части) Гоголь далъ образцовое реалистическое произведеніе; въ немъ уже н?тъ прежнихъ романтическихъ замашекъ. Онъ окончательно вступилъ на путь художественнаго реализма,- недаромъ онъ самъ въ своемъ произведеніи выступилъ на защиту этой художественвой школы. Онъ отдаетъ должное писателямъ-идеалистамъ, которые изъ жизни берутъ только возвышенное, благородное и прекрасное. Они правы, если таковъ ихъ геній, что жизнь представляется имъ съ прекрасной стороны,- велико ихъ значеніе и велика благодарность, которую слышатъ они отъ современниковъ -
'…не таковъ уд?лъ, и другая судьба писателя, дерзнувшаго вызвать наружу все, что ежеминутно предъ очами, и чего не зрятъ равнодушныя очи,- всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавшихъ нашу жизнь, всю глубину холодныхъ, раздробленныхъ, повседневныхъ характеровъ, которыыи кишитъ наша земная, подчасъ горькая и скучная дорога,- и, кр?пкою силою неумолимаго р?зца, дерзнувшаго выставить ихъ выпукло и ярко на всенародныя очи! Ему не собрать народныхъ рукоплесканій, ему не зр?ть признательныхъ слезъ и единодушнаго восторга взволнованныхъ имъ душъ; къ нему не полетитъ навстр?чу шестнадцатил?тняя д?вушка, съ закружившеюся головою и геройскимъ увлеченьемъ; ему не позабыться въ сладкомъ обаяньи имъ же исторгнутыхъ звуковъ; ему не изб?жать, наконецъ, отъ современнаго суда, лицем?рно-безчувственнаго современнаго суда, который назоветъ ничтожными и низкими имъ лел?янныя созданія, отведетъ ему презр?нный уголъ въ ряду писателей, оскорбляющихъ челов?чество, придастъ ему качества имъ же изображенныхъ героевъ, отниметъ отъ него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не призваетъ современный судъ, что равно чудны стекла, озирающія солнцы, и передающія движенья незам?ченныхъ нас?комыхъ; ибо не признаетъ современный судъ, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую изъ презр?нной жизни, и возвести ее въ перлъ созданія: ибо не признаетъ современный судъ, что высокій восторженный см?хъ достоинъ стать рядомъ съ высокимъ лирическимъ движеньемъ, и что ц?лая пропасть между нимъ и кривляньемъ балаганнаго скомороха!'
Изъ этой цитаты видно, какъ труденъ былъ для Гоголя 'крестъ' – быть художникомъ-реалистомъ, уд?лъ котораго рисовать только пошлость жизни; видно, кром? того, до какой степени не пріучена была къ правдивому реализму современная Гоголю публика, если самому писателю приходилось доказывать ей азбучныя истины. Въ другомъ м?ст? поэмы онъ говоритъ, что въ русской литератур? типъ 'доброд?тельнаго челов?ка' избитъ, заношенъ, что пора взяться за изображеніе 'подлеца'. Онъ самъ на вопросъ, зач?мъ изображать б?дность, да б?дность, да несовершенство нашей жизни, зач?мъ выкапывать людей изъ глуши отдаленныхъ закоулковъ? отв?чалъ: 'что же д?лать? если уже таковы свойства сочинителя и, забол?въ собственнымъ несовершенствомъ, уже не можеть изображать онъ ничего другого'.
Но Гоголь самъ опровергаетъ свои слова о своемъ 'несовершенств?' не разъ въ первой части, об?щая {*} въ будущеvъ дать другіе образы, бол?е чистые и высокіе опровергаетъ онъ себя и обильными лирическими отступленіями, въ которыхъ чувствуется искренній па?осъ. Это – первыя наши 'стихотворенія въ проз?'. Содержаніе ихъ различно,- въ нихъ отдается онъ мечтательнымъ воспоминаніямъ о своемъ д?тств? (начало ?І-ой главы первой части), то обращается къ молодежи съ просьбой дорожить т?ми благородными чувствами, которыя присущи юности;- не терять ихъ на жизненномъ пути; то съ лирическимъ па?осомъ говоритъ онъ о счастливой участи писателя-идеалиста (начало VІІ-ой гл.), то восторженно взываетъ онъ къ Руси, говоритъ объ ея величіи, б?дности, о непостижимой связи, которая его сердце привязываетъ къ ней (глава XI); то быстрая русская ?зда и 'птица-тройка' переполяяетъ его сердце восторгомъ и гордостью, и в?рой, и любовью къ родин?,- то онъ мечтаетъ о появленіи на Руси могучаго челов?ка, который сум?етъ однимъ словомъ двинуть заснувшую громаду впередъ (ч. II гл. I)…
{* 'И долго еще опред?лено мн? чудною властью идти объ руку съ моими страшыми героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный міру см?хъ и незримыя, нев?домыя слезы! И далеко еще то время, когда инымъ ключомъ грозная вьюга вдохновенья подымется изъ облеченной въ святой ужасъ и въ блистаніе главы, и почуютъ, въ смущенномъ трепет?, величавый громъ другихъ р?чей!'… 'Но… можетъ быть, въ сей же самой пов?сти почуются иныя, еще досел? небраныя струны, предстанетъ несм?тное богатство русскаго духа, пройдетъ мужь, одаренный божественными доблестями, или чудная русская д?вица, какой не сыскать нигд? въ мір?, со всей дивной красотой женской души,- вся изъ великодушнаго стремленіи и самоотверженія, и мертвыми покажутся предъ ними вс? доброд?тельные люди другихъ племенъ, какъ мертва книга передъ живымъ словомъ! Подымутся русскія движенія!'
…'Предстанутъ колоссальные образы, двигнутся рычаги широкой пов?сти, раздастся далече ея горизонтъ, и вся она приметъ величавое лирическое теченіе'.}
Этотъ 'лиризмъ – характерный спутникъ юмора',- того особеннаго см?ха, который соединяется съ мягкостью, чувствительностью души. Это см?хъ, когда плачетъ сердце,- см?хъ, который легко см?няется слезами. Писатель-юмористъ – всегда субъективенъ, и произведенія его всегда лироэпическія. Таковы же и 'Мертвыя Души'.
Лучше всего это выясняется изъ литературной исторіи поэмы. Если даже и Пушкинъ далъ Гоголю сюжетъ 'Мертвыхъ душъ', то юмористическое осв?щеніе его,- тонъ самаго произведенія, принадлежитъ исключительно Гоголю. И, въ этомъ отношеніи, онъ – ученикъ великаго юмориста XVIII-го в?ка Лаврентія Стерна и писателя XIX в. Жана-Поля Рихтера. В 'Исторіи Тристрама-Шанди' Стерна встр?чаемъ мы ту детальность письма, которая такъ характерна для Гоголя, ту яркость въ обрисовк? души и вн?шности разныхъ чудаковъ, наконецъ, то же грустно-насм?шливое отношеніе автора къ жизни. Въ 'Сентиментальномъ путешествіи по Европ?' того же Стерна см?шное, даже циничное, прихотливо соединяется съ трогательнымъ: высм?ивая челов?ческія слабости, онъ въ то же врехя страстно любитъ челов?ка; самое опред?леніе юмора, какъ 'соединеніе видимаго см?ха съ невидимыми слезами', принадлежитъ Стерну. Писатель субъективный, онъ такъ же любилъ лирическія отступленія, въ которыя влагаетъ весь па?осъ своей чувствительной, издерганной души. Жанъ-Поль-Рихтеръ вышелъ изъ его школы, и то же соединеніе см?ха и слезъ характерны для его творчества.
Но форма поэмы 'Мертвыя Души' взята не y нихъ. Само названіе 'поэмы', конечно не подходитъ къ гоголевскому произведенію,- онъ назвалъ ее такъ тогда, когда захот?лъ представить въ своемъ произведеніи всю Русь,- написать н?что всеобъемлющее, напоминающее, по композиціи, 'Божественную Комедію' Данте. На самомъ д?л?, передъ нами типичный 'плутовской ромамъ' – романъ о приключеніяхъ плута. Такіе романы очень были популярны y насъ въ XVIII в?к?. Самый образцовый представитель этого жанра – романъ Лесажа 'Приключенія Жилблаза' {Оттуда заимствовалъ Гоголь идею пов?сти о капитан? Коп?йкин?.}. Было y насъ и въ XVIII, и въ XIX в?к? много другихъ переводныхъ и оригинальныхъ произведеній этого жара, и во времена Гоголя большимъ еще усп?хомъ y русской публики пользовался романъ Булгарина: 'Похожденія Ивана Выжигина'. Форма такого романа представляетъ большія удобства для писателя-жанриста: герой романа встр?чается съ ц?лымъ рядомъ разныхъ людей, попадаетъ въ различныя положенія – все это даетъ возможность писателю широко захватить жизнь и всесторонне осв?тить душу героя. Такая форма и для ц?лей Гоголя была самая удобная,- ею онъ и воспользовался.
Въ области реалистическаго творчества Гоголь въ свое время им?лъ y васъ много предшественниковъ и современниковъ, но никто такъ широко и глубоко не захватывалъ русской жизни, какъ это сд?лалъ онъ въ своихъ 'Мертвыхъ Душахъ' – это первый по времени 'реальный романъ, который помогъ читателю уловить смыслъ переживаемаго имъ историческаго момента' (Котляревскій). Реализмъ Пушкина былъ чище, художественн?е, такъ какъ былъ свободенъ отъ всякихъ тенденцій, кром? того, y Гоголя даже въ 'Мертвыхъ Душахъ' зам?тной осталась романтическая замашка къ идеализаціи, къ лиризму, но Пушкинъ въ своихъ пов?стяхъ никогда не вдумывался въ смыслъ русской жизни, или жизни вообще. Если его Маша Миронова и старики Мироновы вышли образами глубокими, многоговорящими, то это не было результатомъ какихъ-нибудь тревожныхъ исканій авторомъ 'русской души', сознательнаго желанія оправдать, возвеличить, или учить чему-нибудь русскій народъ,- великія находки Пушкина были случайны, были результатами его непосредственнаго художественнаго чутья.
