Кай Инь испуганно закричала:
— Нет, что вы! Очень опасно! Некоторые пираты щадят китайцев, но убивают англичан. Вы должны притвориться китаянкой.
Подруга явно права, подумала Азалия, но побоялась, что не сможет долго поддерживать обман, ведь она плохо знала язык и нередко произносила не те слова.
— Говорить стану я, — заявила Кай Инь, — а вы молчите.
Однако пока у них не было возможности поговорить с пиратами.
Корабль, сделавшийся их тюрьмой, теперь плыл неизвестно куда. В каюте было полутемно, сквозь крошечный иллюминатор, находившийся на боку джонки, почти не проникал свет.
Но когда сквозь грязное с налипшей морской солью стекло проник солнечный луч, Азалия поднялась на ноги и выглянула наружу. И из ее груди вырвался крик ужаса.
— В чем дело? Что случилось? — воскликнула Кай Инь. — Что вы там увидели?
Азалия помедлила с ответом, а потом и вовсе решила не говорить Кай Инь правду.
Они находились примерно в пятидесяти ярдах от джонки господина Чана. Она пылала. Пираты подожгли ее.
Пламя уже подбиралось к парусам, а из салона валил густой черный дым.
Теперь она вспомнила, что пираты, ограбив судно, сжигают его, чтобы против них не оставалось никаких улик.
Такое варварское уничтожение судна показалось ей особенно ужасным, потому что джонка господина Чана совсем недавно поразила ее своей красотой и изысканным интерьером. Но еще больше девушку тревожила судьба оставшихся на борту людей, возможно, еще живых.
Впрочем, никакого движения там не наблюдалось, и Азалия невольно вспомнила про моряков со связанными за спиной руками. Что с ними сделали пираты?
Их могли бросить за борт, ведь они не смогут плыть и утонут. Либо бросить в трюм, где они сгорят заживо вместе с судном.
— Что вы там видите? — снова спросила Кай Инь.
Азалия повернулась к ней и спокойно ответила:
— Ничего. Просто я огорчилась, потому что мы плывем в другую сторону от Гонконга.
А сама подумала, что они все равно ничего не смогут предпринять, так что какой смысл расстраивать Кай Инь? Муж ее, скорее всего, убит, и его тело сгорит вместе с джонкой.
Она снова уселась на груду мешковины и сказала:
— Мы должны держаться храбро. Истерика и слезы нам все равно не помогут. Как вы думаете, куда нас везут?
Кай Инь пожала плечами:
— Есть множество мест, где заплатят большие деньги за красивых молодых китаянок. Это товар высшего качества.
— Они поймут, что я не могу претендовать на высшее качество, когда увидят мои ноги, — сказала Азалия.
— Тогда вас сделают служанкой, — ответила Кай Инь.
Азалия подумала, что это, пожалуй, лучше, чем стать наложницей, но не сказала об этом вслух.
Оставалось только молиться, чтобы дело не приняло слишком дурной оборот, как она того опасалась.
Между тем на судне поднялся страшный грохот и стук. Видимо, груз, снятый с джонки, переносили в трюм и сбрасывали возле их каюты.
Громкие голоса и отрывистые команды смолкли. И наступившая тишина, прерываемая лишь треском падающих ящиков, показалась пленницам еще более страшной, чем крики и отборные ругательства.
Азалия слышала над головой топот босых ног — звук, совершенно не похожий на грохот башмаков европейских моряков. Теперь, когда корабль плыл, слышался скрип мачт, шлепанье парусов и плеск волн о деревянный корпус.
Несколько минут Кай Инь молчала, а затем произнесла спокойным и твердым голосом:
— Ни один мужчина не коснется жены почтенного супруга — я умру!
Азалия с ужасом посмотрела на нее:
— Вы не сделаете этого!
— Я убью себя! — твердо заявила Кай Инь. — Гораздо хуже оказаться опозоренной, униженной, обесчещенной!
— Какой тут может быть позор, — сказала Азалия, понимая, как это важно для китайцев. — Это будет означать, что вы оставили надежду на спасение. В Англии существует поговорка: «Пока живу — надеюсь».
— Никакой надежды, — решительно повторила Кай Инь. — Я супруга почтенного человека — господин Чан сам пожелал бы моей смерти, если бы знал, в каком я оказалась положении.
— Разве можно быть в этом уверенной, — запротестовала Азалия.
Но она вдруг поняла, как страшен для китайцев позор и что сохранить честь для них важнее, чем сохранить жизнь.
Она слышала множество историй про людей, готовых скорее умереть с голоду, чем взяться за работу, которая, как им казалось, могла их унизить. Другие китайцы перерезали себе горло, потерпев поражение в каком-нибудь малозначащем диспуте.
Ей до сих пор казалось, что это все легенды. Ведь китайцы всегда считались загадочным народом.
Но теперь она начинала в этом сомневаться.
В облике Кай Инь появилось достоинство, незаметное прежде. Впрочем, некоторые ее реакции и раньше нелегко было понять, поскольку она всегда сохраняла бесстрастное выражение лица.
Кай Инь сидела, гордо выпрямив спину, а ее глаза превратились в узкие щелочки.
— Прошу вас, Кай Инь, — взмолилась Азалия, — не нужно думать о таких ужасных вещах. И потом, вы ведь не оставите меня! Без вас мне будет очень страшно!
— Нас все равно разлучат, когда продадут, — ответила Кай Инь. — Надо будет раздобыть нож. От ножа умереть легко.
— Нет, нет! — взмолилась Азалия. — Не нужно так говорить! Так нельзя — да и грех лишать себя жизни.
— Китайские боги не рассердятся, — ответила Кай Инь. — Они добрые. Они поймут.
Азалия исчерпала все аргументы, какие только могла привести.
Ей даже стало казаться, что Кай Инь внезапно выросла. Из нежной, ласковой и избалованной юной жены немолодого мужа она превратилась в женщину с принципами, с твердыми взглядами на честь и достоинство.
С отчаянием Азалия поняла — раз уж китаянка сказала, что убьет себя, то так она и сделает.
В Китае жизнь всегда ценилась дешево, тем более если это жизнь женщины. Девочкам-китаянкам везло, если им удавалось дожить до взрослых лет.
Азалия даже слышала, что в Китае можно порой встретить на окраинах городов такие таблички: «Здесь девочек топить запрещено».
Слишком большое число девочек в семье грозило финансовой катастрофой, и поэтому младенцев часто оставляли умирать на солнцепеке или, что более милосердно, — как ужасно это ни звучит — ударяли головой и поскорей зарывали, чтобы никто не заметил постигшего семью позора — рождения еще одной дочери.
Азалии было страшно подумать, что Кай Инь, прожившая всего лишь семнадцать лет, умрет, покончив с собой. И все-таки она невольно думала о том, не лучший ли это выход, если впереди их ждут только унижения.
Сможет ли сама она выдержать, если ее продадут китайскому хозяину и тот станет обращаться с ней как с рабыней? Либо, что еще страшней, принудит к греховной связи, суть которой она, впрочем, не вполне понимала.
Азалия была невинной, как и все английские девушки в ее возрасте. Но в то же время она много
