Пугающим было то, что ни настоятельница, ни леди Осмунд не обратили внимания на ее крики. Они даже не удостоили ее взглядом.
— Как, вероятно, объяснил сэр Фредерик, — продолжала леди Осмунд, — другого выхода у нас нет. Я уверена, что он написал о недостойном поведении племянницы. И в самом деле, она просто отбилась от рук и ничего не желает слушать.
— Сэр Фредерик написал обо всем достаточно подробно, — ответила настоятельница.
— Я чувствую, что могу оставить ее на ваше попечение, — сказала генеральша. — Как я слышала, вы славитесь своим умением направлять заблудшие молодые души на путь истинный.
— На нашем счету много успешных примеров, — согласилась настоятельница.
— Хочу сказать вам, что мы с супругом весьма признательны за согласие взять эту девицу под свое крыло. И надеемся, что вам удастся сделать из нее порядочную особу, чего, к сожалению, не смогли добиться мы.
— В свою очередь благодарю вас, — ответила настоятельница, — за прилагаемое сэром Фредериком приданое. Оно пойдет на благо ордену.
— Как вы понимаете, — сказала леди Осмунд, — мы не желаем больше слышать об этой девице. И я полагаю, что нет необходимости сохранять ее собственное имя и записывать его в ваш регистр.
— Вы правы, — ответила настоятельница. — Наш орден закрытый. Ваша племянница будет крещена в католическую веру под тем именем, которое мы ей дадим. С этого момента ее имени больше не существует. Отныне она будет зваться по-новому.
Азалия во время этого короткого диалога переводила взгляд с одной женщины на другую.
Она не верила своим ушам. Невероятно! Они решали вместо нее, каким быть ее будущему, всей ее жизни, и все за несколько минут!
Она вскочила на ноги и уже готова была побежать к двери, когда настоятельница произнесла властным голосом:
— Если попробуешь бежать, мы тебя свяжем.
Азалия остановилась и повернулась к монахине. Лицо ее побледнело, а глаза сделались огромными.
— Я не могу здесь оставаться! — воскликнула Азалия. — Я не хочу становиться монахиней! Это невозможно! Я не стану принимать католичество!
— Господь и твои опекуны знают, что для тебя лучше.
— Но здесь мне не лучше, — возразила Азалия. — Я не хочу здесь оставаться.
Леди Осмунд встала со стула.
— Слышать все это мне неприятно и не нужно, — заявила она. — Мы с моим супругом свой долг выполнили. Больше, к сожалению, ничего сделать мы не в силах. Поэтому я оставляю у вас эту испорченную девицу.
— Понимаю, — ответила настоятельница, — и обещаю, что мы будем молиться за нее и за вас, миледи.
— Благодарю вас, — важно ответила генеральша.
Она направилась к двери, даже не взглянув на племянницу.
Дверь открылась прежде, чем она дотронулась до нее. Азалия поняла, что стоявшая снаружи монахиня дожидалась леди Осмунд.
Девушка повернулась к настоятельнице.
— Прошу вас, выслушайте меня, — взмолилась она, — позвольте мне объяснить вам, что произошло и почему меня… привезли сюда.
— У нас будет много времени, я тебя выслушаю потом, — ответила настоятельница. — А теперь ступай за мной.
Она встала и направилась прочь из комнаты, Азалии ничего не оставалось, как последовать за ней.
В коридоре стояло несколько монахинь, и Азалия решила, что их позвали для того, чтобы они помешали ей бежать, если она вдруг сделает такую попытку, и заставили подчиниться воле настоятельницы.
И вновь они шли по длинным и пустым коридорам, пока не оказались перед рядом дверей, в каждой из которых посередине виднелась решетка. Азалия была уверена, что это кельи монахинь.
Сестра со связкой ключей в руках поспешила вперед и открыла одну из дверей.
Комнатка оказалась совсем крошечной!
Окно было так высоко, что сквозь него виднелось только небо. В келье стояли деревянная кровать и жесткий стул, на столе кувшин и таз. На стене висело распятие.
— Вот твоя келья, — сказала настоятельница.
— Но я хотела сказать… — начала Азалия.
— Я слышала о твоем поведении, — прервала ее настоятельница, — и вижу, как сильно ты огорчила людей, пытавшихся делать тебе добро. И теперь я хочу дать тебе время подумать о своих грехах и искупить их. Шесть дней ты проведешь в одиночестве, ни с кем не общаясь. — Строго посмотрев на девушку, она продолжала: — Еду тебе будут приносить сюда. Раз в день полагается выходить во двор на прогулку, после которой ты продолжишь раздумья над собственными грехами и своей бессмертной душой. Потом я поговорю с тобой еще раз.
Сказав это, настоятельница вышла из кельи, и дверь за ней захлопнулась.
В замке повернулся ключ, и вскоре звук шагов затих вдалеке.
Азалия долго прислушивалась к тишине монастыря.
Она была настолько глубокой, что девушка слышала, как учащенно бьется ее сердце. Ей даже почудилось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди и разобьется на кусочки.
Глава восьмая
«Я нахожусь здесь уже пять дней», — сказала сама себе Азалия, когда солнце заглянуло в келью и озарило ее золотыми лучами.
Впрочем, с таким же успехом могло пройти уже пять месяцев, пять лет и даже пять столетий.
Ей казалось, что жизнь закончилась и отныне она обречена витать в пустоте, где нет ни времени, ни будущего.
В первую ночь, когда ее оставили одну в келье, она горько рыдала, не только испугавшись, но и утратив надежду.
Спасется ли она когда-нибудь из этого узилища, более неприступного и ужасного, чем обычная тюрьма?
Ей было известно, что монахини, вступая в закрытый орден, навсегда отказываются от мирской жизни, и если уж входят в ворота монастыря, то все контакты послушниц с родственниками и друзьями прекращаются до самой их кончины.
Дядя и тетка поступили очень ловко, отправив ее из Гонконга в Макао на рассвете.
Она почти не сомневалась, что лорд Шелдон не сможет ее здесь отыскать.
Даже если он не поверит письму, которое ее вынудили написать, даже если А Ок передаст ему перышко лазоревой сороки, все равно он окажется перед непроницаемой стеной молчания.
Азалия была уверена, что монахини никогда не сплетничают и не болтают.
Настоятельница постарается лишить ее имени, как того желают дядя с теткой, и девушка отчаянно боялась, что рано или поздно ее упорство будет сломлено и у нее не останется иного выбора, как принять католичество и стать монахиней.
Первый ее день в заточении начался в пять часов, когда в монастыре зазвонил колокол, отзываясь гулким эхом в пустых коридорах.
Она услышала, как монахини торопливо направлялись к заутрене.
Их голоса, произносившие нараспев слова молитв, доносились откуда-то издалека.
