она кивнула на окно, за которым проходила колонна пленных немцев.
— Они и лопаты несут, как винтовки, — враждебно сказал Орловский. — Не плен, а малина: кормят, как наших солдат, работают по восемь часов. А с нами что они делали!
— Жаль Федю, — сказал я. — А как это произошло?
— Не все ли равно как, — сказал Орловский.
— Не из любопытства спрашиваю, хочу знать, чтобы с другими такого не случилось.
— Проводили дивизионное учение, — пояснил Кузьмин, — Рыбаков ходил под самыми облаками, а из облаков выскочила пара истребителей соседнего полка. Один из них и врезался в самолет Федора Андреевича.
Тамара вышла. А мы заговорили об осторожности и осмотрительности. О них иные летчики после войны стали забывать. Еще бы — зенитки не стреляют, «мессеров» в воздухе нет.
Орловский, оглянувшись на дверь и убедившись, что Тамары в комнате нет, сказал:
— Мальцева тоже не стало. В полете произошел обрыв шатуна, машина загорелась. Летчик попытался планировать, но понял, что ничего из этого не выйдет, и выбросился с парашютом. А высоты уже не было, парашют не успел наполниться воздухом.
Снова ошибка! До чего же досадно, когда летчик гибнет в мирное время. Ведь каждый знает: раз на самолете случился пожар — надо прыгать, пока есть высота, все равно машину не спасти. Другое дело — на фронте, когда требовалось тянуть на свою территорию.
— Пистуновича, по-моему, в Донбасс назначили, — продолжал рассказывать Орловский. — А его дружок Игорь Зайцев в тюрьму попал.
— Как в тюрьму? — удивился я.
— Поехал в отпуск домой. Ну, пошли с друзьями в ресторан, выпили. У него был с собой «вальтер», тот, что у американцев купил, они ведь тогда все продавали, даже оружие. Так вот, сидят они в ресторане, один из друзей взял да и вытащил «вальтер» из кобуры. Игорь заметил, попытался отобрать пистолет. Девятый патрон оказался в патроннике. Произошел выстрел. Пуля случайно попала в девушку. Был суд. Игорю дали восемь лет. Мать жаль, ждала, бедная, единственного сынка, и вот он приехал, сынок, — осуждающе закончил Орловский.
Помолчали.
Орловский сказал:
— Надо бы помочь матери Зайцева.
Все согласились с его предложением. Решили сообщить всем нашим ребятам ее адрес — пусть посылают кто сколько может. На другой день так и сделали.
И пошли ей переводы отовсюду, где были однополчане Игоря Зайцева.
Вернулась Тамара и пригласила всех к столу. Мы еле уселись, прижавшись друг к другу. «Может, эта дружная компания в последний раз сидит вот так тесно за одним столиком, — подумалось мне, — разъедемся, разлетимся в разные стороны и, кто знает, когда еще соберемся».
— В каких дворцах когда-то пировали! — с улыбкой воскликнул Кузьмин.
— А в Берлине, помните, целую бочку отличного вина выкатили из погреба?
— Во дворце Розенберга тоже неплохая столовая была, — добавил Медведев.
— Какие бы они там дворцы ни были, а у нас дома лучше, — доставая бутыль с вином, подытожил Орловский.
— Прошу извинения, товарищи, не успели приобрести посуду, наливайте в кружки, по- фронтовому, — сказала Тамара.
И мы по-фронтовому выпили за боевую дружбу, за то, чтобы и в мирной жизни чувствовать локоть товарища, за нашу истребительную авиацию. И негромко, но дружно крикнули «ура».
— Тебе, Кузя, надо идти в академию, — говорю я товарищу.
— Вообще-то надо, но я как-то еще и не думал об этом, — отвечает он.
— А я, пока не спишут, буду летать. Спишут — пойду в институт, — говорит Орловский. — В академию меня не пропустят: был в плену. Полетаю пока, а там видно будет.
— Дело не в том, будешь ты летать или нет, главное — человеком надо оставаться, человеком, нужным нашему обществу, — сказал Медведев. — Вот списали меня, я поеду домой и буду город восстанавливать. Нам, фронтовикам, надо так работать, чтобы других за собой вести. Да на таких участках, где все время приходится ходить в атаки. Тогда и жить будет интересно. Правильно я говорю?
Мы единодушно решили — правильно. Только так и жить — гореть и других зажигать.
Ребята уезжали с последней электричкой. Обнялись на дорогу и расстались. Ушел, завывая электромоторами, пригородный поезд, утонул в ночных сумерках последний вагон. На темных шпалах тускло поблескивали в лучах станционного фонаря холодные рельсы. Я возвращался по дорожке, пробитой между густыми соснами, жадно вдыхал студеный воздух: мне еще предстояло подготовиться к завтрашним занятиям.
Сорок шестой год встретили скромно. Страна жила еще не богато, продуктов не хватало. В январе у нас родилась дочь, назвали ее Таней. Забот и хлопот прибавилось, но зато жизнь стала полнее.
Наконец учеба на подготовительном курсе подошла к концу, настал день экзаменов. Ребята волнуются. Преподаватель успокаивает, говорит, что экзамен нам не страшен. Да и чего бояться, если на фронте веемы бывали и в более серьезных переделках. И все-таки мы переживаем: никто из нас не привык ходить в отстающих, хочется и тут не уронить себя, хорошо ответить.
— В бою — совсем другое дело, — говорю я пожилому преподавателю математики, — когда дерешься, бояться и волноваться некогда. А здесь приходится защищаться. Попробуй сплоховать и получить двойку, на партийном собрании такого жару дадут…
Волнение волнением, а экзамены экзаменами.
Сдал я их хорошо, не получив ни одной «тройки».
— Откровенно говоря, — признался преподаватель русского языка, — когда мне предложили вести ваш курс, я не думал, что люди, провоевавшие четыре года и увенчанные славой героев, смогут так упорно и настойчиво осваивать общеобразовательные предметы. Слишком большой контраст — ваша профессия и заучивание правил грамматики.
После вступительных экзаменов мы, летчики, прошли медицинскую комиссию, получив допуск к тренировочным полетам. Нам отводился месяц для восстановления навыков в технике пилотирования.
Я попросился в утреннюю смену. В четыре утра отправлялся на аэродром, к восьми успевал выполнить свою программу. День у меня был свободен, и я проводил его с Танюшей. Тамара в это время была на работе. Когда она возвращалась, я отправлялся на огород, где у нас была посажена картошка. Огородничеством в то время занимались не только слушатели, но и преподаватели. «Малое сельское хозяйство» было хорошим подспорьем.
Все это далеко позади. Трудное было время, но и счастливое. Несмотря на многие недостатки быта, жили мы полно и интересно.
Командировка на юг
В академии мы изучали все рода войск и их взаимодействие в современном бою. Программа курса предусматривала дать нам не только теоретические знания, но и практические навыки. С этой целью мы проходили стажировку в строевых частях.
Порой казалось, что учебе не будет конца. Однако незаметно подошли и государственные выпускные экзамены. Потом и они, и бессонные ночи над дипломной работой остались позади. Академия окончена…
Меня назначили инспектором истребительной авиации Советской Армии. Работать предстояло под началом опытного летчика старшего поколения генерала Ивана Дмитриевича Климова.
Первый раз я вылетел в командировку на юг страны выяснить в одном из соединений причины высокой аварийности. Почти целую неделю мы с инженером и доктором с утра до вечера работали в штабе,
