руками. Начиналась гангрена. Врача не было на сотни верст вокруг. Простой пилой ему ампутировали кисти рук. Старик чуть тронулся, но остался жив. Однако шаманить бросил — что будешь делать без рук? Живет и сейчас где-то неподалеку, под присмотром старухи-дочери.
Историю Золотой Бабы я знала. Тимка дал мне тетрадь, куда заносил свои записи об этом идоле. За время похода, на привалах, я не раз перелистывала ее. Да она и сейчас со мной — толстая тетрадь в самодельном переплете. Я ее использую в качестве пюпитра.
— Шаманиха интересна для нас отнюдь не Золотой Бабой, — продолжал Тима. — Как-то в поезде я встретился с молодым геологом Петровым и записал от него рассказ о прекрасном штуфе горного хрусталя, несомненно пьезокварца, хранившемся у его деда, геолога. Этот штуф взят некогда с Шаманихи. Находка месторождения таких красавцев имела бы огромное значение. Вчера я случайно нашел одну штуку...
Ребята завопили от радости, когда Тимофей достал из рюкзака свернутый в трубку кусок бересты.
Тимка остановил их:
— Это все хорошо. Будущим летом мы обязательно пойдем на Шаманиху, обстоятельно подготовившись к походу. А сейчас... Сейчас создалось чрезвычайное положение, — продолжал он тихо и ровно, почти не волнуясь. — Сегодня утром на эту гору вышел человек. Он не знает тайны Шаманихи. И неизбежно погибнет.
— Какого рожна ему надо там, если прется в воду, не узнав броду? — заорал экспансивный Саша.
— Это другой вопрос. Но когда человеку грозит опасность, мы не можем пройти мимо. Не имеем права.
— Кто он?— спросил Петр, любивший всегда ставить точки над «и».
— Мальцев. Ярослав.
Тут ребята вскинулись. Особенно Василек:
— Этот первооткрыватель?! Ну его к поросятам! Подумаешь, гордый одиночка, всегда ходит один. За славой, за эффектом гонится...
— Прошлым летом в Забайкалье ребята нашли на вершине записку, — прервал его Саша. — «Посвящаю это первовосхождение Ей. Ярослав Мальцев». А вершинка-то плевая, на нее, наверное, десятки человек до него восходили.
Я похолодела. Тимофей насупился, и уши его заалели.
— Так ведь ему все равно ничем не поможешь, — обрадованно вмешался Петро. — Если он вышел сегодня утром, то предупредить его мы никак не успеем.
— Успеем, — сказал Тимофей. — Я пойду наперерез ему. Он наверняка пойдет по руслу речки, текущей от Шаманихи к селению. Здесь ему опасность не грозит. А вот когда он свернет сюда, — и он ткнул в карту, — тут может попасть в целую серию ловушек. Здесь я его и перехвачу. Если сейчас выйти...
Ребята снова загалдели:
— К лешему! Рисковать жизнью ради этого пижона! Да на кой ляд он нужен?!
— Сам запутался, пусть сам и выпутывается...
— Никто в его гибели виноват не будет.
— Будет! — прервал их Тимофей.
— Кто?
— Мы. Знали, что человек идет на гибель, и не остановили.
Наступила долгая пауза. Ее прервал Петро:
— Ну что ж, будем собираться...
Тимофей посмотрел на него теплым взглядом. И, видя, как Василек и Саша тоже молча потянулись к рюкзакам, сказал:
— А собираться не надо. Пойду я один.
— Как один?
— Почему?
— Мы ведь это так, Тимка, — не любим мы его, поэтому и наговорили такое. Конечно, пойдем все.
— Нет! — твердо заявил Тимофей. — Как руководитель группы я не имею права вести вас в такой... неизвестный путь.
— Все равно. Пойдем хотя бы втроем, — волновался Саша. — Нельзя же так...
— И так нельзя... Короче говоря, давайте, ребята, я скажу слово, которым я не пользовался никогда, хотя имел на это право: я приказываю вам остаться.
И он, наскоро собравшись, ушел. Мы должны ждать сигналов: зеленой ракеты — когда он выйдет к Шаманихе, и красной — когда он, дождавшись Ярослава, повернет назад.
— А что ты молчала, Тимофая? — накинулся на меня Саша. — Тебя бы он, наверное, послушал. Идти так вместе!
Что я могла им сказать?! Но, видимо, глаза мои о чем-то говорили, так как никто больше ко мне не приставал.
Но теперь основная опасность позади. Теперь можно...
Теперь можно... начинать все сначала: волнения, досаду, опасения, слезы. Даже эти записи — надо же чем-то занять руки и голову, успокоиться...
Два часа назад, когда я, радостная и тихая, дописывала последние строчки, Петро вдруг закричал:
— Тише!
Хотя, если не считать шелеста карандаша, кругом была космическая тишина. Он поймал на свой приемник сводку погоды.
— ...На севере области ночью ожидается сильный буран. Ветер северный, до тридцати метров в секунду, с порывами до урагана, — спокойно читала дикторша.
Спокойно — о таком!!
Уже начинало темнеть. Мы с Петром, оглушенные сообщением, растерянно молчали. Радио передавало вальс из «Веселой вдовы».
Оживленные, раскрасневшиеся, с охапками дров, пришли Василек и Саша и, узнав, в чем дело, тоже сели молча — злые и сосредоточенные.
— Да убери ты эту музыкальную трепотню! — прикрикнул Саша.
Петро сбил настройку и, переключив диапазон, стал машинально вращать колесико настройки. Эфир сухо потрескивал далекими разрядами.
Но вот раздались отрывки чьего-то взволнованного разговора. Какая-то ведомственная станция, по-видимому геологической партии, передавала по радиотелефону предупреждение своему удаленному от базы отряду:
— Вылет вертолета запрещаю. Отведите в укрытие, поставьте на расчалки. Работы на буровой прекратить, людей отвести в безопасное место, предупредить о запрещении отлучаться куда-нибудь...
— Понятно... Понятно... — отвечал другой, очевидно записывавший распоряжение.
— Надо идти, ребята! — прервал молчание Василек. — По проложенной Тимкой лыжне мы пройдем быстрее, и успеем до бурана догнать и предупредить его. А то он будет еще ждать этого олуха до утра — красной ракеты до сих пор нет.
— А если лыжню переметет? У Тимки был план, а у нас нет, — спросил Саша, уже складывая спальный мешок и выбрасывая из рюкзака все лишнее.
— Дальше пойдем по компасу, — вмешался Петро. — Вещей никаких не брать, пойдем налегке. Главное — скорость.
Они собирались, как по тревоге, — быстро, но без суеты. Собралась и я, но Петро молча взял из моих рук варежки, откинул их в угол и сказал твердо, не допускающим возражений голосом:
— А ты останешься здесь. Для связи... и прочего. Выходить запрещаю. — И, уже мягче, добавил:— Не скучай, Тимофая! Скоро вернемся.
