в душу, зачем теперь ссориться.
«Душа в душу, — подумал Фунтиков. — Как бы не так! И стычки были — небольшие, но принципиальные. Так что о душе говорить не приходится. Забылось, может, многое Колосовым, а им, Фунтиковым, не забылось».
А Колосов продолжал:
— Думаю, нам ещё долго вместе работать. Так я тебя прошу — не давай своим поблажки, а то на голове станут ходить. Песни по вечерам у тебя поют, за версту слышно… Что скажут люди? Здесь по улице тьма народу на станцию ходят. Пьяные, скажут, работают в штамповке.
— Так уж и скажут!
— Так и скажут.
— А ты знаешь, почему скажут? — Фунтиков прищурившись, уставился на фронтового товарища. — Потому что отвыкли мы от песен на работе. Ты сам вспомни, родился ведь в деревне: раньше, как было — идут сено ворошить или хлеб жать — поют, возвращаются с работы — поют. Значит, настроение хорошее. А как человеку без песни? И мои поют. И пусть поют. Я не запрещаю, и запрещать не буду. Вот Никоноров, он всегда поёт, когда работа ладится. И ты знаешь, сколько он тогда бус дает? Пятнадцать тысяч. Так зачем я ему буду запрещать, если песня идет на пользу делу. Тем более, что поют в вечернюю смену, когда и народу никакого нет на улице. С песней веселее. Песня — великое дело, Пётр Алексеевич, — официально Фунтиков назвал мастера и добавил: — Товарищ старшина. С песней на смерть шли. Ты бы лучше с начальством поговорил — самодеятельность надо организовать. Смотри, сколько к нам молодёжи пришло — надо им условия создавать, хватит работать по-старинке. Вот ты говоришь, дисциплина хромает. К чему я буду призывать ребят, если вентиляция работает из рук вон плохо. Посиди у печки в такой жаре, а вентиляция дрянь — не тянет. Поневоле будешь бегать курить и пить воду ежеминутно. — Фунтиков перевёл дух. — В нанизке у тебя девчата, наверху, где клипсы и брошки, — девчата, их десятки, а веселья нет. На танцы ходят за тридевять земель. Усекать надо.
— Я усекаю, — недовольно проговорил Колосов. По всему было видно, что слова бригадира задели его. — Будем здесь филармонию устраивать, а кто работать будет?
— Наши артисты и будут работать. И ещё как будут! Теперь из-за одних только денег никто пуп себе рвать не будет. Красота на работе должна быть, как в жизни.
— Мы работали в своё время и не спрашивали никакой красоты. Работа есть — это считалось высшим благом.
— Нам нельзя было иначе, дорогой мой товарищ старшина. Теперь времена другие… Ты вот скажи мне, — Фунтиков хитро посмотрел на Колосова, — зачем ты над автоматом голову ломаешь? Зачем ты хочешь его поставить?
Колосов вскинул голову, уставился на бригадира.
— А ты откуда знаешь?
— Мне слесаря сказали. Ты ответь на мой вопрос.
Колосов поскрёб затылок, снял очки:
— Зачем? Легче будет работать, производительность возрастёт…
— Ну вот. И я тебе об этом толкую битый час. И ребяткам хочется, чтобы работалось интереснее, веселее. Они молодые. Их не так рубль заботит, как жизнь для души. Чтобы чисто в цеху было, красиво, тогда и работать станет легче.
Фунтиков вернулся от мастера и долго возился со своим станком.
— Зачем мастер вызывал? — спросил Никоноров. — Очередная накачка?
— Всё бы вам накачки видеть, — вздохнул Фунтиков. — Поговорили по душам… Зря вы, ребятки, на Петра обижаетесь? Человек он неплохой. Фронтовик. Его разглядеть надо. Правда, шершавый он, сам иногда обдираюсь. Повидал он в жизни многое: и хорошего, и плохого. Понимать надо, какой стороной она его больше коснулась.
И надолго замолк.
А Колосов, подперев голову руками, долго сидел в своём углу и думал. Думал он о том, что, пожалуй, Иван прав. Никак они не наладят хорошей работы. Забулдыг из штамповки давно повыгоняли, пришло много молодёжи, а в цехе ничего не изменилось, как было, так и осталось. Завтра из командировки приедет начальник цеха Родичкин, он с ним поговорит. Давно хотели красный уголок отремонтировать — негде собрание провести, а дело так и застыло на месте.
Колосов покрутил головой, словно ему жал воротник, — как же он, Пётр Алексеевич забыл об этом? На войне об этом думали, а в мирное время? Теперь тем более надо думать. Он помнит, как приезжали артисты на фронт, пели, танцевали, их ждали с удовольствием и нетерпением. Столько народу в цехе, а для души ничего нет. Начальство высокое — в районном городе, сюда носа не кажет, и кому, как не им самим, налаживать работу. Прав Фунтиков. Если Родичкин ничего не сделает, сам поедет к директору.
11.
Холодная и ветреная погода неожиданно кончилась и вновь засияло солнце. Но было оно не таким тёплым, как раньше. Листва на деревьях изрядно облетела и сквозь полуголые ветви, как в пустую арматуру проглядывало небо.
Вчера появился в штамповке Колосов и сказал, чтобы собирались в подшефный колхоз ехать на уборку картофеля.
Саша с Васькой это известие восприняли с радостью: во-первых, побудут в поле, а не на жаре у печки, во-вторых, и это радовало их больше — вместе с ними должны были ехать девчонки с участка изготовления клипсов. Иногда в обеденный перерыв ребята ходили туда, перебрасывались словечками с молодыми работницами. Одну из них Лыткарин заприметил, но так как был от природы стеснительным, пригласить в кино или на танцы не решился.
ЗИЛ-150 ждал их у проходной. Собралось человек двадцать. В кузове автомашины были сделаны скамейки из прибитых к бортам толстых оструганных досок. Женщины держались отдельно, мужчины — отдельно, покуривая и не торопясь садиться в машину. Саша отметил, что девушка с участка клипсов, — её звали Валя, — была здесь. Она стояла с подружками и изредка оглядывалась, выискивая кого-то в толпе.
Штамповщики собрались все, кроме Казанкина. Фунтиков сидел на большом булыжнике, подложив под себя чёрную рабочую спецовку. Привалясь к стене здания, покуривал Никоноров, задирая голову кверху и пуская дым колечками. Он был навеселе, и в его глазах играли весёлые зайчики. Ермил стоял чуть поодаль и смотрел, как Колосов бегает из цеха к машине и обратно с толстым журналом под мышкой.
— Счас всех перепишет, и тогда поедем, — усмехнулся Мишка, бросая окурок. — Боится, что мы удерём с поля.
Вскоре появился Казанкин. Шёл он быстро с гитарой в руке.
— О-о, наш музыкант появился, — улыбнулся Коля Мячик. — Дело будет.
— Вся картошка будет наша, — отозвался подошедший Васька, слышавший реплику Мячика.
— С таким маэстро замучишься подбирать, — рассмеялся Никоноров.
Раздалась команда:
— По машинам!
Женщины подобрали узелки с обедом, пошли к ЗИЛу.
— Ой, какой борт высокий, — растерянно говорила нанизчица Маша, в нерешительности остановившись у колеса.
— Тётя, чего — подсадить? — жуя травинку, откликнулся находившийся рядом Мишка, и, не дождавшись ответа, схватил Машу под мышки и поднял. — Ставь ногу на колесо, — сказал он ей.
Маша не успела опомниться, как была уже в кузове, и только садясь на сиденье, стала шутливо ругаться:
— Ах, бесстыдник, без спросу меня на машину сунул.
— Так уж и без спросу, — громко рассмеялся Мишка. — Вчера же сама со мной договорилась…
— Ой, бабы, посмотрите на него… чего он говорит…
— Я счас наведу у вас порядок, — крикнул Никоноров и стал залезать в кузов.
