Дж-2 также страдал от изменений, которые происходили внутри военного министерства и армии в межвоенный период. Изоляционизм и боязнь шпионажа в 30-е гг. заставили отдел сконцентрироваться на контрразведке и борьбе с подрывной деятельностью вместо внешней разведки. Существовавшие в армии уставы 1940 г. не способствовали развитию разведки за рубежом. По ним Дж-2 должен был «собирать, оценивать и доставлять военную информацию»[643]. В отделе это интерпретировали как необходимость сконцентрироваться на оперативной, а не стратегической разведке. Единственное четкое указание разведчикам в Уставе 1940 г. звучало так:
«Военная разведка обязывается готовить планы, политику и прогнозы в отношении всех действий, касающихся:
1. Военных топографических чертежей и карт, включая их приобретение, размножение и распространение (за исключением специальных тактических карт, готовящихся Дж-3).
2. Охраны собрания карт Военного министерства.
3. Военных атташе, обозревателей и иностранных студентов.
4. Разведывательного персонала всех подразделений.
5. Взаимодействия с другими правительственными разведывательными агентствами и с должным образом аккредитованными иностранными военными атташе и миссиями.
6. Кодов и шифров.
7. Переводов.
8. (вычеркнуто)
9. Цензуры в военное время.
10. Охраны военной информации»[644].
Таким образом, основное внимание и без того ограниченного личного состава и разведывательные ресурсы отвлекались на то, что считалось «наиболее важным» главным штабом армии, а не на «сбор, оценку и доставку» разведданных из-за рубежа.
Дальнейшие попытки Дж-2 производить адекватную разведывательную продукцию были подорваны существовавшей внутри военного министерства секретностью по отношению к доступу и распространению перехватов «Магии» и другой информации, полученной Службой разведки средств связи. В итоге аналитики Разведывательного отдела не имели важнейшего пласта информации, который бы, возможно, позволил им обнаружить признаки надвигающейся угрозы. Причины довольно тривиальны: во-первых, только горстка высших командиров в военном министерстве (министр, начальник штаба, начальник военной разведки) и генерал Дуглас Макартур, командовавший филиппинской армией, имели доступ к расшифрованным перехватам «Магии». Это приводило к тому, что «голая», неоцененная информация попадала напрямую к высшим командирам. Но они не имели ни опыта, ни теоретических знаний для работы в области стратегической разведки. Генералы попросту не могли адекватно оценить значимость информации. Они также не могли соотнести ее с другой доступной информацией, которая могла дать более полное представление о японских намерениях в Тихом океане. Таковая в военном министерстве практически отсутствовала — обструкция Дж-2 превратила его в орган скорее контрразведывательный или охранный. Разведотдел попросту не имел источников информации, которые бы могли дополнить «Магию». В дополнение, ключевые командиры на Тихом океане и их штабы, например генерал Шорт на Гавайях, не имели доступа к перехватам дипломатических документов Японии и, соответственно, не могли включить ее в свою оценку ситуации. Кроме того, обучение офицеров было ограничено малым или полным отсутствием внимания к вопросам применения разведданных в оперативном искусстве. Такая ситуация привела к тому, что в американской армии было всего несколько экспертов разведывательной службы, а их звания росли слишком медленно, чтобы отделить их от лингвистов, экспертов по странам, различного рода аналитиков и криптологов. В конечном итоге к 1941 г. они занимали слишком низкие должности, не могли повлиять на принятие решений и правильно оценить возросший поток информации оперативного характера.
Во-вторых, персонал Дж-2, его аналитики, не имея доступа к результатам работы «кудесников», были вынуждены полностью полагаться на донесения атташе и наблюдателей, находившихся за рубежом. Военные атташе, аккредитованные в дальневосточных посольствах США, предоставляли информацию низкой ценности. Они просто ничего не видели. Японцы предприняли беспрецедентные и крайне эффективные меры для предотвращения шпионской работы. Япония применяла очень строгую систему безопасности внутри страны, в особенности после того, как Г. Ярдли опубликовал свою книгу. Это подстегнуло традиционное японское недоверие к иностранцам и породило в стране шпиономанию[645]. Передвижения иностранцев по стране были ограничены и проходили под пристальным надзором Кемпетай (военная секретная полиция) или Токкока (специальный политический отдел токийской полиции), а то и обеих сразу. Действия японцев ограничивали доступ персонала посольства, как дипломатического, так и военного, к японским военным секретам и делали сбор полезной информации практически невозможным.
«Наблюдателей на Дальнем Востоке было всего несколько (три в Сингапуре, один в Гонконге), они были низкооплачиваемыми, и, как и следовало ожидать, их информация не заслуживала даже того, что за нее платили»[646]. В дополнение, армия не создавала сети резидентур на Дальнем Востоке. В общем, существовавшая секретность заставляла Дж-2 предоставлять полевым командирам в основном статистическую информацию, а не динамично меняющиеся признаки и предупреждения, которые показывали бы высшим офицерам действительную ситуацию.
Указанные выше факторы оказывали серьезное влияние на Гавайский военный округ. Отдел Дж-2 штаба округа в действительности практически не занимался разведывательной работой и сконцентрировался исключительно на профилактике саботажа. Генерал Шерт слабо понимал смысл разведывательной работы и уделял ей мало внимания. Он даже не оглашал донесения разведки на заседаниях штаба и назначил в качестве начальника Дж-2 офицера, не имевшего никакого опыта разведывательной работы (лейтенант К.Д. Филдер). Причиной назначения стали приятельские отношения офицеров, а не служебная пригодность или компетентность. Шорт был знаком с Филдером еще по прежнему месту службы и предпочел его, нежели опытного офицера, призванного из запаса, лейтенанта Г.У. Биквелла[647]. В конечном итоге это вылилось в то, что отдел Дж-2 занимался чем угодно, но не своими прямыми обязанностями.
Военно-морская разведка
Среди военных разведок наибольший опыт и историю имеет военно-морская разведка США. Фактически она была основана в 1880-х гг. в виде Отдела военно-морской разведки (ОНИ) в составе штаба ВМС. Необходимость создания подобной структуры диктовалась начавшейся в конце XIX в. мировой гонкой морских вооружений. Поддержание «доктрины Монро», да и самой безопасности североамериканских штатов зависело, прежде всего, от мощи и боеспособности флота. Таким образом, задачей ОНИ стал «сбор информации об иностранных флотах в мирное и военное время»[648] .
В течение Первой мировой войны штат Отдела разросся, однако не достиг каких-либо достижений «из ряда вон». Тем не менее для обнаружения и слежения за немецкими подводными лодками была развернута сеть радиопеленгационных станций, работавших на средних частотах. С окончанием войны эту сеть постигла судьба многих военных начинаний — она стала использоваться в качестве вспомогательного навигационного средства, а потом и вовсе была передана береговой охране[649].
Тесное сотрудничество с англичанами в годы Первой мировой войны натолкнуло военно-морское министерство на мысль о необходимости развития шифровальной и криптоаналитической работы. Первые практические советы были получены от британской «комнаты 40», которая являлась мировым лидером в области практической дешифровки. Завершение войны привело к сокращению персонала ОНИ, тем не менее Отделу кодов и сигналов Отдела средств связи удалось сформировать резерв кодов и шифров на случай войны. Занимаясь созданием новых кодов для американских ВМС, аналитики отдела пришли к выводу, что ручные методы шифрования отживают свое, а будущее принадлежит шифровальным машинам.
