медитации привлекала весьма и весьма немногих: поэтому посол точно знал, что никто ему не помешает, а наблюдатели — если они есть — будут сразу бросаться в глаза: затеряться в толпе у них не получится.
Кембери миновал изящную лужайку бледных, уже начинающих отцветать, микелей, прошел по кокетливо изогнутому мостику — словно коричневый дракон выставил горбатую спину из воды — и сел на лавочке: отсюда открывался прекрасный вид на Семь белых камней, что в восточной философии символизировали семь столпов мудрости: чистые мысли, воздержание, свободу сознания, созерцание, растворение, непротивление злу и вечный поиск истины. Для достижения мудрости следовало сидеть здесь в особой позе и, очистив сознание от посторонних мыслей, спокойно размышлять о каждом из столпов. На это, впрочем, у Кембери никогда не хватало терпения — виноват ли в том был темперамент или нежелание тратить время на иллюзорные цели, недостижимые изначально, однако он предпочитал прочесть книгу по основам химических знаний, чем заниматься умозрительными заключениями ни о чем.
Впрочем — и этого никто бы не стал отрицать — парк был просто красив. Скорее всего, большего от него и не требовалось.
Кембери не пришлось ждать слишком долго: спустя несколько минут одиночества, он расслышал легкие шаги по тропинке, и возле мостика появилась Хела. В руке она держала бумажный сверток: со стороны казалось, что девушка несет конфеты.
— Добрый вечер, моя госпожа, — Кембери встал и церемонно поцеловал маленькую ручку Хелы, затянутую в тонкую перчатку. — Присаживайтесь, прошу вас: полюбуемся красотой природы.
Хела опустилась на скамью и протянула Кембери свой сверток.
— Надеюсь, вы любите конфеты, господин посол, — сказала она. — Это аальхарнские белые сласти, очень популярное лакомство.
— О, какой прекрасный десерт, — посол принял сверток и скользнул по нему пальцами. Внутри, судя по всему, была свернутая в трубку папка с бумагами; Кембери вздохнул с облегчением. — С удовольствием его отведаю. Вы бледны, моя госпожа. Получение десерта оказалось сопряжено с трудностями?
Хела пожала плечами.
— Нет. Я довольно легко все скопировала, а вот с выносом оказалось непросто.
Переписать документы и перечертить схемы в общей массе документов оказалось несложно, а вот вынести из библиотеки… В итоге, поломав голову, листки она запихала в мусорную корзину и сделала вид, что выносит хлам, причем из обычного отдела. Уборщица, дура, пыталась еще отнять корзинку — дескать, нечего даме старшего уровня марать руки работой, но Хела настояла на своем. Наверняка, это показалось странным — впрочем, какое это теперь имеет значение?
— Когда я получу доказательства причастности определенного лица к смерти Мариты? — спросила она. Посол благодарно сжал ее руку.
— Завтра вечером, моя госпожа. Сегодня мой друг работает за пределами столицы и вернется только к утру. Давайте встретимся у Третьего рукава Шашунки, знаете, где это?
Хела кивнула.
— После первой молитвы к Заступнику, — сказала она. — Я хотела еще сходить в храм.
Кембери довольно кивнул.
— Разумеется, моя госпожа. Истинная вера — первый признак достоинства.
Птица была поймана.
Предъявив проводнику свой билет и получив его обратно с оторванной контрольной полосой, Киттен наконец занял место в своем купе первого класса и тяжело вздохнул, устраиваясь поудобнее на мягком диване.
— Может, позвать лекарника? — предложил проводник, укладывая чемоданы на верхнюю полку. — Вид у вас, сударь, неважный.
Киттен кашлянул и расстегнул воротник рубахи. Отвар взрыв-травы, которую он выпил с утра, основательно поработал с его связками, и на прощальном докладе у императора Киттен хрипел и кашлял так, что ни у кого не осталось сомнений в том, что первый секретарь амьенского посольства тяжело болен и должен покинуть страну.
— Государь, служить вам было истинным удовольствием, — сипел Киттен. — Однако я вынужден покинуть добрый гостеприимный Аальхарн и вернуться домой. Дни мои сочтены, и умереть я хочу на родине.
— Не ограничивайте милость Царя Небесного, — сказал Торн, и, к удивлению Киттена, его голос звучал спокойно и сердечно. К этому контрасту тона беседы с тяжелым неприятным взглядом Киттен так и не сумел привыкнуть. — В своей доброте Он отпустит вам еще не один год жизни. Благодарю вас за службу и прошу принять небольшой дар, который станет напоминать вам об Аальхарне и столице.
Подарком оказался антикварный компас в шкатулке из черного дерева с инкрустацией — вещь тонкой работы и значительной ценности. Киттен принял ее с поклоном и обменялся с государем традиционным рукопожатием.
— Благодарю вас, — ответил Киттен проводнику. — У меня уже есть лекарства.
Проводник кивнул и покинул купе. Киттен покосился на свое отражение в боковом зеркале на стене и увидел там измученного человека с опухшим серым лицом и запавшими темными глазами. Прежде аккуратно подстриженная бородка теперь торчала какими-то неопрятными клоками.
«Образ больного всегда мне удавался», — подумал Киттен и довольно провел ладонью по груди. Там, под тонкой кольчугой был спрятан пакет с документацией по дирижаблю, который Киттен должен был отдать лично в руки владыке Хилери. Бумаг было много, и Киттен выглядел тучнее, чем на самом деле. Впрочем, часто ли можно встретить стройных амьенцев?
Послышался сигнал к отправлению, и дверь купе тотчас же открылась. На пороге обнаружился уже знакомый Киттену проводник, за спиной которого скромно стояла девушка с маленьким чемоданчиком — темноволосая, довольно миловидная. В ее чертах было что-то неуловимо южное.
— Прошу вас, — произнес проводник, и девушка прошла внутрь и села напротив Киттена. Тот нахмурился: он должен был ехать в одиночестве.
— Я знаю, сударь, что вы выкупили все купе, — сказал проводник, предупреждая все расспросы, — однако тут чрезвычайные обстоятельства.
— Я получила известие о смерти супруга на границе, — едва слышно прошептала девушка. Только сейчас Киттен заметил, что ее глаза красны от слез. — Надеюсь, сударь, вы будете столь добры, что позволите мне следовать с вами. Уверяю, я ничуть вас не стесню.
— Примите мои соболезнования, — Киттен склонил голову. — Разумеется, я не против вашего соседства.
— Вот и славно, — заключил проводник и закрыл дверь.
Поезд запыхтел, весело исторгая серые клубы дыма и посвистывая. Вокзал с провожающими на перроне качнулся и сперва неторопливо, а потом все быстрее поплыл назад — поезд постепенно набирал скорость, и Киттен снова ощутил знакомый, почти детский восторг от движения. Девушка пару раз всхлипнула, а потом откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. «Пусть себе спит, — с неожиданным сочувствием подумал Киттен. — Сейчас это пойдет ей на пользу». Некоторое время он смотрел в окно — за стеклом с немыслимой прежде скоростью проносились поля, поселки и перелески — и думал о том, что поезд прибудет в Амье поздней ночью: а раньше дорога заняла бы семь дней.
Впрочем, довольно скоро Киттену наскучило смотреть в окно. Да и кого могли бы заинтересовать эти скучные однообразные пейзажи? Болотца с синей стоячей водой, чахлые осиннички, даже рогачи, что выходили из зарослей и с любопытством смотрели на поезд — все это навевало на Киттена нешуточную тоску. Спать было нельзя — мало ли кто вздумает войти в купе — поэтому он извлек из дорожного саквояжа газету и принялся за чтение. Краем глаза Киттен наблюдал за девушкой: та сидела неподвижно, погруженная в размышления, и словно ждала чего-то.
— С вами все в порядке, моя госпожа? — осведомился Киттен, желая проявить минимальную положенную по ситуации деликатность. Девушка взглянула ему в глаза и коротко ответила:
— Да, благодарю вас.
— Мой клинок к вашим услугам, — Киттен коротко кивнул и вернулся к чтению. Наверняка взгляд, брошенный на него девушкой из-под пушистых темных ресниц, ему бы не понравился: слишком уж неприятным он был — однако Киттен ничего не заметил.
