Когда поезд вошел в Большой Загорский Туннель, и в купе воцарилась непроницаемая тьма, девушка неожиданно произнесла на чистейшем амьенском:
— Отдайте чертежи, Киттен.
— Что? — воскликнул он и вскочил. Правая рука с молниеносно выхваченной саблей прошила воздух, остановив лезвие там, где должна была быть шея девушки.
— Я не хочу вашей смерти, — прошелестел голос сбоку, совсем с другой стороны: его противница оказалась намного быстрее. — Расстегните камзол и рубашку. Поднимите кольчугу. И выньте документы.
Тонкая девичья рука словно в шутку хлестнула его по затылку, но Киттен взвыл от боли. Он нанес несколько ударов наугад, стараясь зацепить девушку, но его клинок пронзал пустоту. Зато мнимая вдова не промахивалась: получив новый удар в поясницу, Киттен не устоял на ногах и ударился лбом в зеркало. Обошлось — стекло не разбилось, и Киттен едва успел поблагодарить Царя Небесного за такую милость, а тут и поезд миновал туннель и вышел на просторные залитые солнцем луга. От внезапного контраста тьмы и света Киттен невольно зажмурился и пропустил удар с ноги в грудь — такой, что упав, он сломал хлипкую дверь и вывалился в коридор.
Он успел заметить, что девушка, оказывается, наносила удары сверху — акробатически балансируя на краях полок для багажа. Гремучая Бездна ее проглоти, только восточных дзёндари ему и не хватало! Киттен отполз в сторону от двери, а затем вскочил на ноги и кинулся по коридорчику в конец вагона — к уборным. Дзёндари — наемная убийца, владеющая древним мастерством убивать бесшумно, ходить по стенам и проникать в комнаты, не открывая дверей — неторопливо двигалась за ним.
Уборная была пуста. Киттен захлопнул дверь, завернул все защелки и несколько мгновений пытался отдышаться. Чертежи в какой-то мере спасли ему жизнь: не будь их, то такой удар в область груди попросту остановил бы ему сердце. «Не будь их, ничего бы не случилось», — подумал он и принялся ощупывать оконное стекло.
— Я не хочу вашей смерти, Киттен, — прошелестел за дверью женский голос. — Если бы хотела, вы были бы уже мертвы. Отдайте чертежи.
— А вот хрен тебе за щеку, — выругался Киттен, и, натянув рукав на кулак, изо всех сил ударил в стекло.
Никакой особенной науки тут не было — не приземляйся на ноги, просто падай и катись. Трава хлестала Киттена по лицу, земля безжалостно подставляла какие-то камни и кочки, но он игнорировал мелочи. Поезд увозил дзёндари дальше на запад; Киттен поднялся на ноги, пару минут постоял, выравнивая дыхание и успокаивая сердце, а затем сконцентрировался, собирая сознание в одной точке, и побежал — ровно, быстро, в отличном темпе. Ментальная концентрация разума — это не восточные штучки, ну да и мы не лыком шиты, кое-чего можем: Киттен планировал таким образом миновать семь с половиной миль и через три часа появиться в городке Четырь: там можно нанять лошадь и продолжить путь — теперь уже совершенно секретно. Киттен полагал, что дзёндари была не одна.
Он был прав и почти успел уйти.
Крошечная стрелка с наполненными густым ядом желобками, выпущенная из мини-арбалета нового поколения, вошла ему в шею. Крестьянин, косивший траву неподалеку, на которого первый секретарь амьенского посольства не обратил внимания, опустил руку и издал переливчатый свист.
Киттен еще успел удивиться тому, что мир вдруг содрогнулся, и трава оказалась слишком близко, ударила в лицо. А потом он вдруг понял, что парит над лугом и удивленно-испуганным взглядом охватывает все: нить железной дороги, продолжающий свой путь поезд, дзёндари, что, подобрав подол сиреневого дорожного платья, быстро бежит по его следам и — самого себя, уткнувшегося лицом в траву.
«Неужели это я там лежу? — подумал Киттен, глядя, как помощник дзёндари, что выстрелил в него, небрежно переворачивает его тело. — Они меня убили? Меня больше нет?»
Девушка подошла и опустилась на корточки рядом с телом. Легкими быстрыми движениями она распорола одежду, задрала кольчугу и вытащила папку с чертежами дирижабля. «Неужели для меня все закончилось? — горько и жалобно подумал Киттен. — Разве это все?»
Потом он заметил свет, окружавший его — теплый и яркий, он притянул то, что прежде было Киттеном, и растворил в спокойной нежности и ласке. И вот это было действительно — все.
Поздним вечером того же дня дзёндари, не ответив и кивком на приветствие Артуро, быстрым шагом вошла в кабинет императора Торна и, не сказав ни слова, протянула Шани папку с чертежами. Он открыл ее, бегло пролистал документы и положил на свой стол.
— Здесь кровь, Мари, — сказал Шани. — Ты ранена?
Девушка улыбнулась и отрицательно качнула головой.
— Нет, сир. Это кровь того глупца, который устранил первого секретаря амьенского посольства и решил поменять правила игры.
— Неразумно, — усмехнулся Шани. — Мари, я тебе очень признателен. Родина тебя не забудет. Проси все, что пожелаешь — я выполню.
Мари помолчала, обдумывая свое желание, а затем промолвила:
— Я счастлива служить родине и вам, сир. Никаких особенных желаний у меня нет.
Шани усмехнулся — именно такой ответ он и ожидал услышать. Жестом приказав девушке садиться, он принялся разбирать бумаги на своем столе. Мари послушно опустилась в широкое кресло и не удержала вздох облегчения — несмотря на отменную физическую подготовку, умение мобилизовать в нужный момент все ресурсы организма и съеденные тонизирующие корешки куки, она чувствовала себя вымотанной.
— Вот, возьми, — император наконец нашел нужный лист и протянул Мари. — Приказ об освобождении твоего брата из заключения и полная амнистия по всем делам. Плюс небольшая денежная сумма — в качестве подъемных в новой жизни. Но передай ему на словах, чтоб он завязывал со своим промыслом. Мари, я очень тебя люблю, но это последний раз, когда я терплю его выходки.
Мари не выдержала. Хваленая невозмутимость дзёндари и умение хранить спокойствие духа в любой ситуации дали трещину — девушка разрыдалась, упала на колени и, поймав руку императора, благодарно прильнула к ней дрожащими губами. Шани, который искренне не любил такого подобострастия, осторожно поставил Мари на ноги и приказал:
— Успокойся и отдохни. Завтра жду тебя в Красном кабинете после второго Канона Святых мучеников.
Мари в последний раз всхлипнула, быстро отерла слезы и спросила:
— Новая работа, сир?
— Да, — кивнул Шани. — Охрана особо важной персоны. Как тебе, кстати, нравится моя загородная резиденция?
В Аальхарне говорят, что если ты не видел Большого карнавала, то напрасно прожил жизнь. Он начинается сразу по окончании поста, длится три дня и разрешает своим подданным абсолютно все. Чины, деньги, сословные различия, семейное положение — это не играет никакой роли: важны лишь музыка, танцы, вино и веселье. Если нет желания и интереса пьянствовать и менять партнеров, то можно наслаждаться игрой всех столичных оркестров, танцевать, смотреть на праздничные шествия, когда в одном параде можно встретить и причудливых драконов, и морских дев, и небесных духов — словом, можно делать ровно то, что душе угодно, чувствуя себя при этом в полной безопасности: убивать, насиловать и грабить в эти дни грешно.
Однако, Кембери на карнавал не пошел. Сидя в своем кабинете, он снова и снова читал некролог Киттена и никак не мог поверить, допустить до разума мысль, что его друга больше нет. Когда поезд приехал на конечную станцию, проводник отправился будить пассажиров и обнаружил мертвого Киттена на диване. Он умер во сне — просто остановилось сердце. Разумеется, никаких бумаг при нем не обнаружили — об этом Кембери уже известили. Что ж, первый секретарь сделал все, что было в его силах, и умер, не выполнив возложенную на него миссию. В этом раунде посол проиграл команде аальхарнского императора.
Кембери старался думать обо всем проще. Работа есть работа, судьба есть судьба, и от написанного Царем Небесным в книге Жизни и Смерти не уйти, как ни пытайся. Киттен достойно жил и достойно погиб — Кембери был твердо уверен, что тот погиб в сражении, хотя клинок первого секретаря оставался в
