звонили в колокола и читали благодарственный канон. Если в толпе и были те, кто сочувствовал восставшим, то они не показывались.
Стоя на открытом помосте рядом с Артуро, Несса вглядывалась в толпу — до нее долетали проклятия преступникам, обрывки рассказов стариков о казнях прошлых грандиозных лет, радостные песни. Столица тонула в ликующем экстазе. Палач красовался возле позорных столбов, то подкладывая дополнительные вязанки хвороста, то проверяя запасы горючей жидкости. Девицы из первых рядов слали ему воздушные поцелуи. Наблюдая за всем происходящим на площади, Несса не чувствовала ничего, кроме пустоты — ее душа омертвела и замерла, отказавшись от всякого движения и порыва. Разум послушно фиксировал все, что она видела, но сама Несса ощущала себя фарфоровой куклой, не более. У куклы не заболит сердце, кукла не заплачет, кукла не сделает ничего плохого кукловоду. Артуро, видимо, ощутив что-то подозрительное, слегка сжал руку Нессы, но женщина не обернулась.
— Не смотрите так, — приказал он. Уголки губ Нессы дрогнули.
— Как именно? — спросила она.
— Словно замышляете убийство, — произнес Артуро. — Я ведь в любом случае успею вас перехватить.
Несса кивнула. Вот, значит, чего от нее ожидают… Что ж, вполне предсказуемо. На площадь тем временем вышли барабанщики в бело-голубых мундирах и высоких киверах — их появление встретили восторженными криками и аплодисментами. Выстроившись в линию возле столбов, барабанщики синхронно взмахнули палочками и коротко поклонились. Куклы, подумала Несса, такие же куклы, как и я. Но между мной и игрушками императора есть одно отличие — сегодня вечером я смогу все завершить. А они пойдут дальше, ровным строем в дивный новый мир — ну и черт с ними.
А затем площадь словно взорвалась — люди кричали, вопили, несколько раз даже грохнули хлопушки, осыпая плечи стоящих пестрым конфетти — на помост вышел император. Махнув рукой в коротком приветствии, Шани встал рядом с Нессой — она склонила голову еще ниже и судорожно сжала металлическое перильце ограды.
— Потерпи, — губы императора едва дрогнули — его слов не услышал даже Артуро, и это было первым, что он сказал жене с момента неудавшегося восстания. — Скоро все кончится.
Несса вздрогнула, словно от удара. Холодная рука с аметистовым перстнем накрыла ее нервно стиснутый кулак.
— Это ненадолго, — произнес Шани. — Ненадолго…
Барабанщики взмахнули палочками, и над площадью понеслись резкие щелкающие удары — выводили осужденных. Несса подалась вперед и увидела Андрея. Небритый, в лохмотьях, со связанными за спиной руками, он шел, гордо подняв голову, как человек, который сделал то, что считал нужным. Ветер трепал его волосы — Несса смотрела и не чувствовала, что плачет. Кто-то из толпы швырнул в него огрызок, но не попал — это послужило сигналом, и в Андрея полетел мусор и камни, один из которых чиркнул его по щеке. Андрей даже не остановился — со спокойным достоинством он приблизился к месту казни и посмотрел в сторону императорского помоста.
— Отец… — прошептала Несса. Андрей увидел ее и ободряюще улыбнулся — словно верил, что все будет хорошо, и жизнь не закончится через несколько минут. Несса обернулась к императору, который все еще не выпустил ее руки, и прошептала:
— Пожалуйста. Ты же можешь все это прекратить.
Шани не ответил. Не унижайся, сказал внутренний голос, ты все равно ничего не исправишь. Все случится так, как суждено — и если суждено терять любимых, то этого не изменить. Помощники палача быстро и ловко привязали осужденных к столбам — последней милости в виде яда или петли, сворачивающей шею, им не полагалось. Барабанная дробь стала еще тревожнее и резко оборвалась.
— Именем закона и совести!
Звонкие голоса глашатаев полетели над площадью и растаяли в солнечном небе. Нессе почудилось, что ее сердце остановилось — в окутавшей ее вязкой тишине она даже слов не разобрала. Глашатаи опустили свитки. Люди на площади замерли в тревожном ожидании, боясь хоть что-то упустить. Палач с достоинством поклонился на все стороны света и принял из руки помощника первый факел, от которого тянулась траурная лента дыма.
Несса зажмурилась.
И она не увидела, как император поднял руку, привлекая внимание. Тишина на площади стала гробовой — люди, кажется, перестали дышать.
— Послушайте, — сказал Шани. Несса открыла глаза и посмотрела на него — бледное лицо не выражало никаких эмоций, будто кукловод сам превратился в марионетку.
— Заступник учил нас: поступайте с врагами так, как если бы я сам стоял перед вами. Владыке должно не только карать, но и миловать, — он сделал паузу и, выждав несколько мгновений, продолжал: — Поэтому я решил заменить казнь пожизненной ссылкой в северные земли с лишением всех прав гражданского состояния. Я скромный слуга нашего небесного Владыки и не имею права ослушаться.
Некоторое время люди молчали, переваривая сказанное, а затем тишина взорвалась ликующими воплями и треском хлопушек — такой приговор понравился собравшимся гораздо больше. В небо полетели бело-голубые воздушные шарики, а Шани махнул собравшимся еще раз и повлек Нессу к ступеням. Обернувшись, она увидела, как палач с помощником отвязывают несостоявшихся казнимых — затем Артуро подтолкнул ее в спину, и она послушно подалась за императором.
— Ты довольна? — спросил он по-русски. Несса кивнула, чувствуя, как внутри распрямляется туго сжатая пружина, высвобождая слова и чувства. Но сказала она лишь одно слово:
— Спасибо.
— Из столицы их вышлют вечером, — продолжал Шани. Возле помоста охранцы взяли их в кольцо, и группа направилась к дворцу. От радостных криков горожан закладывало уши — милостивый владыка нравился им еще больше грозного и карающего. — Ты сможешь с ним проститься. Конечно, на Севере жизнь не сахар, но он будет жить. Это все, что я могу сделать для вас обоих.
Несса провела по щеке ладонью, смахивая слезы. Ей не верилось, что все это происходит на самом деле. Андрей будет жить, будет жить — стучало в висках; она шла и не чувствовала, что идет, не знала, жива ли или уже нет. Если бы Артуро предусмотрительно не подхватил Нессу под локоть, то она бы наверняка свалилась на мостовую — ноги не шли.
— Прости меня, — прошептала Несса и не услышала своих слов. Добавила громче: — Прости.
Шани печально усмехнулся.
— Уже неважно, — откликнулся он. — Идем.
Редактор «Столичного Вестника» всегда имел репутацию умного и прозорливого человека, который ничего не делает просто так. Поэтому никто не удивился тому, что на следующий день после смерти полковника Хурвина Эмма, придя на службу, обнаружила свои вещи собранными в коробку и выставленными к порогу, а себя — в безработном состоянии. Оценив вежливый поклон с глубоким прогибом в сторону власти, коллеги не стали прощаться с Эммой, сделав вид, что ужасно заняты своими делами.
Эмма тоже не удивилась: чего-то в этом роде она и ожидала. Подхватив коробку со своими исписанными блокнотами, кружкой и словарем аальхарнского языка, она поправила траурный платок и вышла в новую жизнь. Впрочем, новая жизнь в ее случае была слишком громкой фразой. Больше всего Эмме хотелось сейчас пойти и броситься в реку с моста.
Она ведь не смогла даже похоронить отца по-человечески. Полковника вынули из петли и закопали на поле самоубийц, никак не обозначив могилу; Эмма шла по проспекту, прижимая к себе коробку, и не видела, куда идет. Проще говоря, ей было все равно — как ни банально это звучало, но жизнь утратила смысл. По городу ходили слухи, что жены некоторых осужденных на ссылку офицеров собираются разделить с мужьями тяготы жизни на диком севере и уже подали прошения на высочайшее имя: и этого Эмма была лишена. У нее ничего не осталось.
Поэтому, когда прямо перед ней резко остановился дорогой экипаж, а кучер громко и матерно высказался по поводу тех дур, которые прут под копыта лошадей, не глядя по сторонам, то Эмма испытала чуть ли не облегчение, поняв, что ее несчастная жизнь может закончиться в любую минуту — и тогда она
