градусники, сети и сетки, расставил на полках ряды банок и баночек, разложил на столе книги и инструменты. Ножки столов, кровати и этажерок он поставил в плошки с водой: нужно было защищаться от набегов муравьев, которые, уже пронюхав о приезжем чужеземце, вылезли из щелей и забегали по полу.
Не успел Геккель толком разложить свои вещи, как его комната наполнилась посетителями. Вся местная «интеллигенция» собралась поглазеть на иностранца. «Доктор» интересовался микроскопом, «судью» привлекали инструменты для вскрытий, «школьного учителя» — книги, а «почтмейстера» — сундуки. Простые «туземцы» хватали и трогали все: микроскоп, термометр, мюллеровская сетка или просто баночка с формалином были им одинаково интересны. Они нюхали кислоты и карболку, чихали, нанюхавшись формалина, и с изумлением глядели на странные сети, которыми приезжий собирался ловить в море, — конечно, рыб.
Сингэлезцы были совсем не похожи на итальянцев, надоедавших когда-то своим любопытством Геккелю в Мессине. Они ничему не верили, хотели все потрогать и с такой скоростью забывали услышанное, что через пять минут после объяснений снова хватались за микроскоп и спрашивали, умиленно глядя на бородатого немца, что это такое.
Едва Геккель успевал отделаться от двуногих посетителей, как появлялись другие. В лишенные стекол окна врывался ветер и сдувал на пол листки бумаги, а то и баночки. В щели летели мухи и комары, а из пола выползали муравьи. А как только он кое-как справлялся и с ними — солнце пряталось, и в микроскопе становилось темно, как на дне океана.
А потом началась возня с лодкой. Легкие лодки туземцев не годились для научных поездок. Когда Геккель попробовал выехать в море со своим ассортиментом банок и склянок, цинковых ящиков и всевозможных сетей и сачков, то гребцы предупредительно сказали ему:
— Разденьтесь!
— Зачем? — изумился ученый, только что завидевший вдали медузу и уже заранее нацелившийся в нее сачком.
— Плавать в платье трудно, а мы сейчас перевернемся.
— Греби к берегу! — закричал Геккель, забыв о профессорской солидности.
— Ах, мои шлюпки на морских станциях Европы! — горевал он, вылезая из узенького челнока. — Как они были хороши и удобны!
И он принялся прилаживать к узкой и длинной лодке помост, весьма напоминавший его кровать. Когда он торжественно воссел на этом помосте, поставив налево от себя ящик с банками, разложив направо сети и держа, как знамя, сачок в руке, то туземцы прониклись к нему небывалым почтением.
— Это великий ловец рыб! — говорили они, стоя на берегу и следя за удалявшейся лодкой. — Посмотри, как он сидит.
— Греби! — покрикивал Геккель, думая, что в море будет не так жарко.
Но там оказалось еще жарче. Пробыв в этом пекле полчаса, Геккель почувствовал: еще минута — и он упадет со своего помоста в воду.
— Лей! — скомандовал он гребцу.
Гребец окатил его водой с головы до ног. Этого Геккелю показалось мало: он намочил в воде полотенце, обмотал голову, а поверх полотенца надел шляпу. Деловито поглядывая сквозь черные очки на гребцов, он приказал им слушаться его и делать все, что он скажет.
Ловко поворачиваясь на помосте, он орудовал то одной сеткой, то другой. Закидывал их и вытаскивал, вылавливал из них мелких, прозрачных рачков и червей, совал их по баночкам и — спешил, спешил, спешил…
— Еще час, и я умру от удара! — разговаривал он сам с собой.
— Колдует! — перешептывались гребцы.
Наполнив все банки и баночки добычей, Геккель велел повернуть к берегу. Теперь, на свободе, можно было ознакомиться и с результатами ловли. Увы! Животные уже начали разлагаться. Вместо красивых медуз, мелких рачков и прозрачных изящных сальп в баночках виднелся на дне какой-то мутноватый осадок.
— Скорее к берегу! — закричал Геккель, и гребцы налегли на весла.
А на берегу профессора ждала толпа. Всем хотелось поглядеть, что наловил своими загадочными сачками бородастый очкастый человек. И едва лодка причалила, как вся эта ватага бросилась навстречу Геккелю.
Их изумление было беспредельно. Немец наловил всего две малюсенькие баночки, в каждой из них было на дне немного беловатой слизи. И всё!
— Он готовит чудодейственный напиток! — сказал один.
— Нет! Он хочет изготовить новый сорт подливки к рису, — ответил другой, более практичный.
Солнце сильно подвело Геккеля: доставлять домой нежных морских животных оказалось очень нелегким делом. С горя он принялся собирать сухопутных животных: бабочек и жуков, ящериц и птиц. Это занятие было хорошо знакомо сингалезцам, и они с увлечением тащили к нему жуков и ящериц. Но и теперь цейлонский климат продолжал свои милые шутки. Шкурки птиц никак не хотели сохнуть — так влажен был воздух. Словно белье для просушки, развешивал Геккель каждый день шкурки на веревках, внимательно следя за небом. Как только набегала тучка, он спешил во двор — снимать шкурки.
Если бы Геккель знал, что его работа доставит удовольствие только муравьям и термитам, то не стал бы уделять столько времени и внимания возне со шкурками. Но откуда ему было знать, что эти маленькие каверзники совсем не боятся нафталина и камфары. Он уложил шкурки в ящики, отнес их в чулан, посыпал кругом нафталином и ушел. А когда ушел он — пришли муравьи… Скоро от шкурок птиц, от жуков и бабочек, от засушенных растений и зеленых кузнечиков остались только кучки буроватого порошка.
Муравьи — маленькие черные муравьи — и термиты сделали свое дело на совесть.
Геккель набил муравьями и термитами с десяток баночек, но остался без шкурок и жуков.
«Каждый день мне стоит пять фунтов стерлингов», — вот с какими словами обращался к себе Геккель каждое утро, прожив на берегу моря с неделю. Эти слова служили, очевидно, и своеобразным заклинанием, и чем-то вроде подгонялки. «Оправдай эти пять фунтов стерлингов!» — вот смысл фразы.
Вскочив в пять часов утра, Геккель спешил выкупаться, пил чай, ел бананы и кукурузные лепешки. В семь часов утра он деловитыми шажками шел на берег и торжественно влезал на помост лодки. К десяти утра он уже возвращался с ловли, спешно рассовывал добычу по банкам, кое-что тут же зарисовывал и принимался за второй завтрак, состоявший из риса и подливки к нему.
Слуга Геккеля — Бабуа — при изготовлении подливки пускал в ход все остроумие, отпущенное на его долю природой. То он валил в эту подливку сахар, то сыпал столько перцу, что она походила на огонь, делал подливку то из мяса, то из кокосовых орехов, то из овощей. Бабуа клал в подливку всевозможных представителей фауны Цейлона, начиная от рыб и маленьких креветок и кончая жареными улитками, слизняками и яйцами морских ежей. Иногда он подбавлял в нее для разнообразия жуков, бабочек, гусениц; попадались там и летучие мыши, жирные ящерицы и даже змеи. Бабуа не страдал излишними предрассудками и считал съедобным все, что можно засунуть в рот и прожевать хотя бы наполовину. И Геккель, сидя за столом, вылавливал из риса кусочки неведомых животных и пытался определить их положение в системе, а заодно и на ветках знаменитого родословного дерева. Это было увлекательное занятие. Попробуйте узнать по прожаренному кусочку, кто это: ящерица, рыба, змея или каракатица. Понемножку привыкнув к подливке Бабуа, он начал подстрекать изобретательность своего слуги, требуя все новых и новых сортов подливки. Желая порадовать ученого, тот изготовил подливку из летучей лисицы. А на обед Бабуа подал Геккелю маринованных обезьян, суп из змей и жаркое из больших ящериц-мониторов. Это называлось «обед по-цейлонски».
Когда все ящики и баночки были заполнены, наступил самый важный момент: нужно было запаивать цинковые ящики. Геккель целый день провозился с паяльником, обливаясь потом и кляня и ящики, и паяльник, и жару, и самый Цейлон. Наконец ящики, в которых хранились голотурии и медузы, морские звезды и ежи, змеи и многое другое, были запаяны.
Вдоволь наработавшись, Геккель решил отдохнуть и проехаться на Адамов пик — самую высокую гору Цейлона. Это была священная гора, на ее вершине находился храм и туда сотнями поднимались паломники. Но Геккеля привлекало не это. Уговорившись с директором Ботанического сада, доктором Трименом, и
