нелепой шуткой, но только потом осознал, что происходит что-то невероятное. Этот почерк, эта подпись… Они не могли принадлежать никому, кроме его Госпожи. Но это было невозможно — костер в Руане навсегда разлучил их целых десять лет назад. Рыцарь спешил. Он ехал три ночи без сна и загнал трех жеребцов, прежде чем прибыл на место…
— Я не знаю, кто эта женщина, — вдруг тихо сказала хозяйка и, подумав, добавила, — она мне не нравится, мессир. Хоть я и не видела ее лица. Мне страшно, от нее так и веет холодом.
С этими словами хозяйка перекрестилась и поспешила на кухню.
В комнате, куда ступил де Метц, было темно. Свет свечи выхватывал из темноты лишь узкую кровать и силуэт женщины в монашеском одеянии, сидевшей на стуле спиной к двери.
— Ты пришел, Жан де Метц.
Этот голос рыцарь узнал бы из тысячи. Время не смогло стереть из его памяти ту единственную, ради которой он бы, не колеблясь, отдал свою жизнь.
— Моя Госпожа! — пораженно произнес де Метц, опускаясь на колени, — моя Госпожа…
Больше у солдата не было слов.
— Поднимись, рыцарь де Метц, — женщина медленно поднялась со стула и повернулась к нему. Лицо ее все еще скрывал капюшон монашеской рясы, — поднимись, дай мне на тебя поглядеть.
Жанна подошла ближе. Подняв худую темную руку, она прикоснулась к его щеке. Де Метц вздрогнул — ладонь была холодной, как лед.
— Ты изменился. Ты больше не тот юноша, которого я когда-то встретила в Вокулере. У тебя уже есть седина. Сколько же лет прошло? Десять? Двадцать?
— Тринадцать лет, моя Госпожа, — ответил рыцарь.
— Тринадцать, — эхом ответила Жанна, — тринадцать лет… А для меня все это было как будто вчера. Там, откуда я вернулась, времени нет.
Женщина вдруг повернулась к де Метцу спиной.
— Там нет времени, мой рыцарь, — продолжала она, — но старые баллады говорят о том, что истинная любовь не подвластна ни времени, ни смерти. Отвечай же, Жан де Метц, — вдруг вскрикнула Жанна, — любишь ли ты свою Госпожу?
— Люблю, моя Госпожа — глухо ответил рыцарь, — и всегда любил.
— И всегда будешь любить? — в голосе Жанны появились безумные нотки. Подойдя вплотную к де Метцу, она резким движением сбросила с головы капюшон, — и даже такой?!
Лицо Орлеанской Девы было ужасно. Сшитое из нескольких кусков грубой нитью, оно лишь отдаленно напоминало лицо молодой женщины, которой Жанна когда-то была. Сухая кожа, обтягивающая выступающие кости черепа, почерневшие зубы. Это было лицо мертвеца. Она и была мертвецом — рыцарь с ужасом почувствовал исходящий от нее могильный холод. Ее сердце не билось и не гнало кровь по венам. Казалось, что она даже не дышит. Но самыми страшными на ее мертвом лице были глаза. Разного цвета — один голубой, другой изумрудно-зеленый, они, словно драгоценные камни, зловеще сияли в пламени свечи.
— Любишь ли ты меня, мой рыцарь, как любил раньше? — снова спросила мертвая Дева.
В глазах де Метца плескался суеверный ужас. Но сердце подсказывало, что перед ним не монстр, не чудовище из старых сказок, а Жанна, его Жанна, чудом вернувшаяся из Царства Смерти. Губы побледневшего рыцаря сжались в узкую полоску, но когда он ответил ей, голос его не дрожал.
— Люблю, моя Госпожа. И всегда буду любить.
— Я знаю, мой верный рыцарь. Ты всегда был единственным, кто по-настоящему любил саму меня, — говорила Жанна, — даже безумец де Ре… Он любил только силу и власть, которую я ему давала. Он был одержимым. Это он. Он сделал меня этим чудовищем! — вскрикнула мертвая Дева, вскакивая с кресла.
Но тут же силы оставили ее, и она рухнула на пол. Де Метц легко поднял ее на руки — в ней осталось не более восьмидесяти фунтов — и посадил обратно в кресло.
— Посмотри, Жан, что он со мной сделал, — с тихим рыданием произнесла Дева, — что от меня осталось. Как бы я хотела, милый Жан, сказать, что тоже тебя люблю. Но это неправда. Я не та Жанна, которая вела за собой французские войска. Та Жанна обладала величайшим даром любви. Ее сердца хватало на каждого человека нашей измученной страны. А я… Я не могу любить. Огонь инквизиторского костра навсегда выжег мое сердце. Я даже не знаю, кто я такая — восставшая из мертвых Орлеанская Дева, или просто уродливый гомункул, созданный черной магией Франческо Прелати. Мертвые не могут любить, мой верный рыцарь, но они могут ненавидеть. И убивать… Все еще могут…
— Вам нужно поесть, моя Госпожа, — тихо сказал де Метц, когда Жанна умолкла, — я принесу вам немного бульона. Вы так ослабли…
— Ты ошибаешься, мой милый Жан, — хрипло возразила Дева, — я никогда еще не была так сильна. Эта дьявольская штука, — Жанна достала из-под своих лохмотьев Шелкопряда, — она высасывает из моего тела последние крохи тепла, но с каждым мгновением мои воины становятся сильнее. Я чувствую их все лучше. Кажется, что скоро я стану такой же, как они — просто холодным трупом, бредущим по ночным дорогам к Руану. И первым среди них шагает Жиль де Ре. Ты помнишь, как он стал первым солдатом нашей армии, мой милый Жан? Он поплатился за то, что сделал со мной. Теперь настал черед епископа.
Армия мертвецов шагала к городу. Десятки ног медленно волочились по каменной дороге. В самом центре толпы мертвых шла Жанна д*Арк. Преданный де Метц хотел взять свою Госпожу на руки, но она отказалась. Этот путь она должна была пройти сама. До самого конца.
Рыцарь шагал рядом с ней, единственный живой среди мертвых. Только из его рта вырывались клубы пара, чтобы сразу раствориться в морозном ночном воздухе. Ему было трудно идти, стальные доспехи тяжелым грузом давили на усталые плечи. Но мертвецы не знали усталости, и ему приходилось напрягать последние силы, чтобы не рухнуть на холодные камни, но продолжать путь вместе с ними. Солдат мог только удивляться силе Жанны. Ее босые ноги были стерты до костей, она спотыкалась на каждом шагу, но все же упрямо двигалась вперед, сквозь холод и тьму зимней ночи, где только ее глаза свои разноцветным сиянием освещали путь.
Епископ напрасно звонил в свой колокольчик — все слуги куда-то пропали. Некому было подложить дров в затухающий камин. Свинцовые тучи заволокли темное небо, и даже свет луны не мог пробиться сквозь них. Крик застыл в горле Кошона, когда на первом этаже скрипнула дверь. Он слышал размеренный топот десяков ног. «Идет Орлеанская Дева» — глухо повторяли десятки голосов, — «Идет за тобой, епископ». Часть голосов казались ему смутно знакомыми. Вместе с мертвецами в дом пробрался страшный холод. Холод поднялся по стенам, туша факелы один за другим, и сковал немощное тело старого епископа. И когда мертвые руки распахнули дверь в его опочивальню, он не смог даже пошевелиться. Жиль де Ре, Жан Эстиве, Жан Леметр… Шпионы, которых Кошон отправлял на поиски чудом спасшейся Жанны и барона — все они были здесь.
— Ты ждал меня, епископ? — губы Жанны не шевелились, но ее словами говорил страшный хор мертвецов, — старая крыса, продавшая меня англичанам за архиепископскую сутану, которую ты так и не получил. Старая крыса, отправившая на костер невинную девушку. Но не волнуйся, Кошон, умирать не страшно. Я уже умирала много раз, лежа на холодном камне в замке Тиффож, когда безумный де Ре раз за разом безуспешно пытался вернуть меня к жизни. Страшно другое, епископ. Ваши книги врут, — Жанна приблизила свое ужасное лицо прямо к лицу Кошона и тихо произнесла уже своим голосом, в полной тишине, — там, за чертой, нет ни Рая, ни Ада, ни ангелов, ни Бога, ни Дьявола. Там вообще ничего нет.
Огонь в камине умирал. И когда остывшие поленья выплюнули последний тусклый язычок пламени и потухли, сердце епископа перестало биться.
— Все кончено, моя Госпожа? — спросил де Метц, коснувшись плеча Жанны.
Они в полной тишине вышли обратно на улицу. Внезапно пошел снег. Снежинки таяли на горячих щеках де Метца, но на лице Жанны они просто оседали, медленно одевая ее в сверкающую ледяную маску. Ставни домов были закрыты, а мертвое войско осталось позади. Рыцарь и его Дева остались одни.
— Нет, мой милый Жан, — все только начинается, — хриплый голос Жанны набирал силу, — мы
