— Орлеанская Дева.
Епископ закрыл глаза. Клод неодобрительно покачал головой и тихо отступил к двери.
В камине стреляли искрами сухие дубовые поленья. В окно задувал холодный декабрьский ветер. Очередным порывом, словно невесомой рукой призрака, письмо сорвало со столика и бросило на решетку камина. Пламя неохотно коснулось края пергамента и осветило текст. Всего одна строка.
«Я иду к тебе, старая крыса. Жанна д`Арк».
Большая старая крыса под епископской кроватью облизывала свой толстый розовый хвост, крепко ухватив его передними лапками. Затем зверек внезапно вцепился в свой хвост зубами, завалился на бок и, дернувшись несколько, затих.
30 мая 1431 года, Руан, Площадь Старого Рынка Боль. Страшная, невыносимая боль терзала ее. Огонь уже охватил связки хвороста, и теперь принялся прожорливо поглощать тело девушки. Первыми заполыхали одежда и волосы. Когда языки пламени начали лизать лицо Жанны, она не выдержала, и над площадью раздался пронзительный, нечеловеческий крик. Те, кто присутствовал при казни, в ужасе отворачивались, не имея сил смотреть, как в агонии бьется пылающее тело. И только Он смотрел прямо на нее. Высокий, седой, с бледным лицом, словно высеченным из камня. Страшный, сам похожий на Дьявола, из когтей которого, по Его словам, Он стремился вырвать несчастную грешницу.
— Епископ, я умираю из-за вас. Я вызываю вас на Божий суд! — успела крикнуть она перед тем, как огонь раскаленным потоком хлынул в нее, раздирая ее грудь изнутри своими острыми когтями…
Боль. Боль выдернула ее из примитивного сознания мертвого грызуна обратно в маленький домик в лесу около Руана. Она обнаружила, что вцепилась черными зубами в свое собственное запястье. Но крови не было. Ее просто больше не осталось. Не осталось ничего — ни жизни, ни чувств, ни надежды. Только холод и боль. Безумная, всепоглощающая боль, которая, казалось, длилась целую вечность. И ненависть. Наверное, ненависть и была той силой, которая пока еще могла связывать вместе ее разваливающееся тело и больную душу.
— Жан! Жан, подойди сюда, — прохрипела она, поднимая руку, в которой не осталось уже почти ничего человеческого. Тонкую, с выступающими костями, обтянутыми темной кожей, с пальцами, больше напоминающими острые когти гарпии.
Верный рыцарь бросился к ней, укутывая своим плащом и прижимая к груди жалкое существо, которое когда-то было Жанной д*Арк. Но ни плащ, ни тепло его тела не могли прогнать смертельный холод и боль — только даровать мгновения сна, больше похожего на беспамятство, когда страдания не уходили, но лишь немного отступали, оставляя измученный разум наедине с самим собой. В такие минуты Жанна переставала различать прошлое и настоящее, пока очередной взрыв боли не возвращал ее в мертвое тело…
Март 1440 года. Замок Тиффож. — Проклятый колдун! — маршал де Ре метался по комнате, словно раненый зверь, — ты обещал мне, что на этот раз все получится. Почему, почему мы не можем удержать ее?
— Я точно не знаю, мессир, — пытался оправдаться невысокий темноволосый человечек, одетый в темную рясу монаха-францисканца, — мои расчеты были верны. Плоть и кровь детей должны наполнить тело жизнью, а магические предметы — вернуть ее душу. Но…
— Она мертва! — проревел барон, — твоя дьявольская магия не действует.
— Вы же сами видели, мессир, как она поднималась, — возразил колдун, — но когда я убираю с тела Шелкопряда…
— Значит, предмет останется с ней! — де Ре схватил некроманта за грудки и прижал к стене, — она должна жить!
— Но это невозможно, мессир, — начал возражать колдун, — это древний артефакт, единственный в своем роде.
— Сколько ты хочешь, Франческо?
Услышав сумму, барон смутился. Но уже спустя мгновение на лице его появилась обреченная решимость.
— Сотой доли того, что мы с тобой сделали, хватит, чтобы отправить нас обоих на костер. Я ждал долгих десять лет. Я уже погубил свою бессмертную душу ради нее — чего ради мне жалеть какие-то жалкие ливры…
— Мессир, — забормотал Франческо Прелати, — и нам понадобятся еще дети… их больше не осталось в подземелье.
— Да-да, скажи старухе Меффре… будь я проклят, — ответил барон, опускаясь на стул.
Неделю спустя, они снова провели ритуал. Тело, сотворенное некромантом из костей Орлеанской Девы и плоти нескольких женщин и детей, вдруг затрепетало на залитом кровью каменном столе. Прелати и барон де Ре буквально ощущали волны холода, которые испускали металлические фигурки, окружавшие его. Магия древних артефактов вновь вырвала Жанну из небытия прямо в тот момент, когда пламя костра оборвало ее жизнь. Она снова чувствовала боль в обугленных конечностях, ее кожу как будто снова резали тысячи крохотных ножей. Но самих конечностей еще не было. Не было зрения, не было слуха. Все чувства заменяла нечеловеческая боль. Неведомая сила перекраивала ее новое тело, собирая что-то единое из тысячи осколков. И только когда в куске плоти, который был головой Жанны, распахнулся наполненный чужими зубами рот, она, наконец, смогла закричать…
— Тише, Госпожа, нас могут услышать, — пробился через тугую пелену забытья голос Жана де Метца, — я не смогу в одиночку вас защитить, если ищейки епископа обнаружат нас. Ожившие сейчас далеко, здесь только я.
— Не волнуйся, мой верный рыцарь, — ответила Жанна, приходя в себя — ему сейчас не до того, чтобы искать нас. Старая крыса страшно напугана и боится даже нос высунуть из норы. Мне было тяжело управлять нашим маленьким другом на таком расстоянии, но кое-что он успел услышать. Кошон получил письмо. Я хочу, чтобы он узнал — каково это, ждать неминуемой смерти, которая уже стоит на пороге, протянув к нему свои костлявые руки, — с этими словами д*Арк вытянула вперед свою собственную руку, — а ведь когда-то эти руки были сильными, и могли держать знамя и меч. Когда-то я верила в то, что моя судьба — спасти Францию. Когда-то я могла быть кем-то любима…
Сентябрь 1440 года, неподалеку от Нанта — Поднимайтесь, мессир, она ждет вас — тихо произнесла старая женщина.
Несколько дней назад он получил письмо, в котором его просили срочно прибыть в Нант и встретиться в его окрестностях с хозяйкой придорожной таверны. Сначала де Метц посчитал это чьей-то
