Я пытаюсь встать с кресла — и неуклюже падаю на металлический пол. Боль пронзает суставы и, не давая опомниться, давит и давит… Раз. И я опять смотрю на себя со стороны.
— А ну, давай назад! — Игорь. Лёгкий толчок в области живота — и я опять чувствую щекой холодную сталь пола. И боль…
Ксения плачет, свернувшись на коленях у отца. Это какой-то странный плач — я ещё никогда не слышал такого или не умел раньше чувствовать так, как сейчас. В нём нет боли и страдания. Лишь течение. Печаль и радость, одновременно закручивая воронку в разных направлениях, выливаются в мир… Я вновь непроизвольно выхожу и вижу, как Ксения — маленькое светящееся создание — движется через огромный поток струящегося света, они проникают друг в друга, сливаются — и вот уже единая река жизни течёт передо мной… Я возвращаюсь. Ксения больше не плачет, её глаза сияют тем странным светом, который я только что ощущал. «Идите. Идите туда». И мы идём. Уходим вместе или по одному — это уже не важно. Время растворяется. Река жизни и сознание белого света подхватывают и впитывают наши души в себя… Когда мы возвращаемся — боли нет. Мы смотрим друг на друга — и молча приветствуем. Мы не виделись, наверное, миллион лет.
Потом Игорь приносит воды и сухарей. Мы едим. Затем поднимаемся, снимаем большой люк с верхней части капсулы и смотрим. И мир смотрит на нас.
Если бы мы были внутри фантастического фильма, я бы сказал, что вода смотрела на нас. Воздух смотрел на нас. И в этом взгляде не было ничего враждебного. Просто всё вокруг было живым насквозь, от начала и до конца. И мы сами не были исключением.
К вечному материку
Старый сад плетьми вьюна
Опутан с нежностью безумной,
Сегодня ночь в саду, зима и полнолуние.
Острог желаний и тепла
С простором душ, в нем заключённых,
Воюет.
И поёт весна
Для посвящённых.
— Что дальше?
— Нам нужно добраться до суши.
— Ты думаешь, где-то должна быть земля?
— Не должна, а есть. Есть священные места на Земле, не подверженные
— Как?
— Ты очень дремучий человек, если, искупавшись в реке жизни, задаёшь до сих пор дурацкие вопросы. Мы просто будем там. Любой из нас знает.
— Пап, мы не знаем…
— Да бросьте! Вы знаете, я знаю, и даже этот леший дремучий знает. Вопрос только — как вы хотите туда отправиться?
— А как же…
— Давайте не будем бросать Ковчег. У нас же есть и вода, и поесть…
— Ты хочешь путешествия?
— Да, путешествия. Я хочу плыть.
— Хорошо. Тут предусмотрено, конечно, несуразное приспособление для движения, но, мне кажется, оно теперь без надобности, мы и сами сможем заставить эту посудину двигаться, как вы думаете?
— Я за путешествие.
— И я.
— А я боюсь.
— Чего?
— Не знаю, вдруг мы столкнёмся с чем-нибудь…
— Будем нести вахту.
— Можно я первым буду нести вахту?
— Хорошо, тебе быть первым. Но если всё же что-либо случится…
— Ничего не случится. Ничего
— Да, я понимаю.
— Ну что ж, мы уже были там, куда отправляемся, так что… Пусть это путешествие станет нашим прощанием и приветствием, пусть наши жизни, всё лучшее в наших сердцах, объединятся и звучат хвалой миру. Расправьте паруса, пусть ветер наполнит их, ибо мы вместе…
Начало (продолжение)
Эпиграфом пустое слово
Я взял к сложённому стиху.
В нём нет значенья никакого,
Но в нём я вечность берегу.
Ноги подкосились, я упал на землю. Насколько хватало глаз, я видел замерших на скалах и холмах людей. Некоторые из них стояли, иные сидели, скрестив ноги. Я видел Игоря, припавшего к земле, как и я. Я видел Ксению и Матвея, которые, обнявшись и открыв рты, как воробьи, замерли, паря в метре над землёй, еле доставая до груди какого-то великана, облокотившегося на скалу. Под оранжевым небом, в испарине от воды и зноя, с вечного материка ленивыми потоками растекалась по Земле жизнь. Воскресшая в судорогах битв великая сила, созерцая себя, просачивалась через поры наших тел, выскальзывала через глаза. И чем больше её выходило из нас, тем крепче становилось тело, тем явственней звучал зов, трепетавший в сердце. И, как казалось, рождавший эту вибрацию. Я поднялся на ноги. И в тот же миг рывок памяти опрокинул меня в… о
