Восторг

накрываешься одеялом с головой.

Эта темнота просачивалась сквозь кожу, заполняя пространство между молекулами, она оскверняла плоть, вызывая нескончаемый процесс гниения, она стирала прошлое и будущее, подвешивая на удушающий клеевой раствор скорби и отчаяния.

В этой ужасной тюрьме он был не один.

Матиас корчился в невесомой пустоте, как и другие, чужие голоса смешивались с его собственным, мольбы слетали с потрескавшихся губ, нескончаемые моления о пощаде раздавались и затихали, словно дыхание огромного зверя. Время от времени ему уделяли особое внимание, когтистые монстры щелкали клыкастыми пастями, дергали и тянули. Раны, наносимые ими, всегда излечивались так же быстро, как появлялись, предоставляя всегда свежий холст из плоти для их изжеванных картин.

Время не имело значения, как и возраст. И он знал, что никогда оттуда не выберется.

Таково его обязательство.

Это его вечная расплата за то, как он прожил свою жизнь: Матиас заслужил место в Аду благодаря своим грехам на земле, и все же он сетовал на несправедливость другим, с которыми был пленен. Тяжко поспорить. На чаше хорошего было немногое, что могло подкрепить его претензии на свободу; а что более важно – никто не слушал.

Он использовал свой смертельный выстрел. Избрал свой путь.

Но, Боже, если бы он знал, то всеми силами старался бы очиститься, стереть свои поступки, изменить последствия, которые в результате унесли столько жизней… включая его собственную.

Матиас был пленен в темноте, его и собратьев-грешников пытали, он был опустошен и отчаялся настолько, что даже худший ночной кошмар не мог с этим сравниться, чувствам был дан мощный выход, эмоции вырывались на поверхность…

– Матиас?

Он с криком проснулся, голова рывком оторвалась от подушки, руки били что-то впереди, будто сражаясь с чем-то.

Но перед ним никого не было. Никто на него не нападал.

И здесь был свет.

В тусклом свете, льющемся из ванной комнаты, Мэлс… его прелестная Мэлс… стояла у изножья кровати, в его номере. На ней было пальто, сумочка свисала с ее плеча, словно Мэлс только что пришла с работы… а в выражении ее лица не было ничего отстраненного, лишь сопереживание.

Плохой сон, сказал он себе. Это был плохой…

Ни черта не сон…

– Матиас, – нежно сказала она, – ты в порядке?

Сначала он не мог понять, почему она спрашивала его об этом. Да, ему приснился кошмар, но…

О, дерьмо, он что, плакал?

Вытерев щеки раскрытыми ладонями, он выбрался из кровати и скрылся в ванной. Плакать перед ней? Да ни за что.

– Просто дай мне минуту.

Закрывшись внутри, он уперся руками о тумбочку и склонил голову над раковиной. Включив воду, дабы не казалось, будто он пытается не быть слабаком, Матиас навалился на скромную силу своих рук, стараясь убедить себя, что никогда на самом деле не был в том месте, что увидел во сне.

Не получилось.

Только что увиденный Ад был воспоминанием, а не ночным кошмаром. И этого было достаточно, чтобы у него затряслись руки.

Он плеснул воды на лицо, но это не помогло, как и то, что он энергично протер его белым полотенцем. Воспользовавшись туалетом, он вернулся в комнату… ему пришлось. Проведи он в ванной чуть больше, и Мэлс могла посчитать, что он повесился на своем ремне или еще что.

Выйдя из ванной, он увидел ее в кресле у окна, руки на коленях, голова наклонена, будто она решала, нужно ли подстричь ногти.

Осознавая, что он был только в футболке и боксерах, которые купил в магазинчике в вестибюле… и что его обезображенные ноги были отчетливо видны, начиная с середины бедра… Матиас залез обратно под одеяло.

– Удивлен, что ты здесь, – сказал он тихо, надевая «Рэй Бэны».

– Так называемый брат Джима Херона привез меня сюда в такси и впустил в номер.

Будь проклят тот мужчина, подумал Матиас.

Мэлс пожала плечами, будто знала, что он на взводе.

– И знаешь что?

– Что?

– Я не купилась на эту чушь с близнецом. Думаю, это и есть Джим Херон, и он почему-то сфальсифицировал свою смерть… и мне кажется, тебе известна причина.

Повисло молчание, было очевидно, что она ждала, когда он поделится деталями, но его мозг не мог заполнить пробелы. Матиас не хотел, чтобы Мэлс была рядом с Хероном, тем более – наедине с ним, потому что он никому не мог доверять. Не с ней.

– Ты встречался с ним, когда я появилась у того гаража и нашла тебя. Так ведь.

– Это сложно. А насчет его имени – это не моя история.

– Он сказал, вы двое вместе служили в армии. – Она вновь дала ему возможность добавить деталей. – Видно, что он чувствует ответственность за тебя.

Прошлое закрутилось за покровами его амнезии, и ему, по крайней мере, не пришлось ей лгать.

– Так много из этого… туман. Ничего больше. – Матиас обвел ее взглядом. – Я рад, что ты пришла.

Долгая пауза.

– Хочешь рассказать, из-за чего только что был так расстроен?

– Не думаю, что ты мне поверишь.

– После прошлых полутора дней, – усмехнулась она, – я, скорее всего, тебе поверю, можешь не сомневаться.

– Почему?

– Все кажется… неправильным. То есть, все это так странно, знаешь. – Мэлс уставилась на него, словно проверяла его температуру, кровяное давление и пульс с другого конца комнаты. – Поговори со мной, Матиас. Ты должен открыться… и если не можешь поделиться воспоминаниями, просто расскажи, что у тебя на уме.

Закрыв глаза, он почувствовал себя будто в тисках, неспособным ответить и не в силах проигнорировать ее.

Наконец, он прошептал:

– Что бы ты ответила, если б я сказал, что верю в Ад. Не с религиозной точки зрения, а потому, что был там… и думаю, меня отправили обратно, с какой-то целью. – Черт, она молчала. – Не знаю, с какой, но собираюсь это выяснить. Может, это второй шанс – может… что-то еще.

Молчание продолжилось.

Подняв веки, он внимательно посмотрел на нее.

– Знаю, звучит безумно, но… я очнулся обнаженным на могиле Джима и думаю, меня туда поместили. Все, что было до этого – белая пелена, и все же меня преследует чувство, будто я должен что-то сделать, что у моего пребывания здесь есть цель… и что мое время ограничено.

Мэлс откинула волосы и прокашлялась.

– Белая пелена – следствие амнезии.

– Или того, что я не должен ничего помнить. Клянусь… я побывал в Аду. Был пленен в темнице с бесчисленным количеством людей, и все, что нас окружало… это страдания. Вечные. – Он потер грудь и оставил левую руку на сердце. – Я знаю это всем своим сердцем. Как и то, что нам суждено было