Домой из кузницы я шел взволнованный, Джейн, и обнадеженный. Я собирался написать самому королю Якову во Францию, рассказать, что разузнал! Такие новости! Доказательства, что кровь Макдоналдов лежит на руках голландца.
Но слов кузнеца недостаточно. Его не было там, в долине. Он не знал Макдоналдов и не жил среди них, не видел убийц своими глазами.
Я уже не похож на человека, который въехал В Инверэри, дрожащий и старый. Я писал о ненависти к ведьме. Я писал слова презрения и ругательства, и не я ли поддерживал местные власти в решении уничтожить ее? Сжечь на костре? Теперь я стал другим. Мысли о ее смерти беспокоят меня, я не стану врать или притворяться. Корраг очень много говорит о добре, и под колтунами, грязью и кровью я вижу, какая она чувствительная, какая хрупкая. Еще она рассказала о своем увлечении человеком по имени Аласдер — младшим сыном предводителя клана, негодяем с сомнительной репутацией (мне кажется, она не видит его таким). Каким маленьким влюбленным созданием она становится, когда упоминает его имя!
Я ведь тоже влюблен в тебя. Этим мы с ней похожи. Желанием прикоснуться к тому, кто далеко, и тем, что в минуты отдыха вспоминаем лицо любимого существа, его голос. Скучаешь ли ты по мне так же сильно? Думаешь ли ты, любовь моя, о нашей потере? Наша дочь приходит ко мне каждую ночь, как и ты. Больше всего я боюсь, что ты горюешь в одиночестве — что ты одна оплакиваешь нашего мертвого ребенка в темноте.
Мое сердце с тобой. Оно нигде больше — оно с тобой и не покинет тебя.
Что за странные выдались дни! Я встревожен и чувствую, что меняюсь. Большую часть дня я просидел, положив на колени Библию. «Уврачую отпадение их, возлюблю их по благоволению; ибо гнев Мой отвратился от них» (Осия 14: 5).
Что это значит сейчас?
IV
Старые запасы, смешанные с Aromaticum rosarium, — очень хорошее стимулирующее лекарство против слабости, обмороков, вялости и сердечной дрожи.
Всю ночь я беспокоилась о своих курах.
Это пара хороших кур цвета яичной скорлупы. Они усаживались на ореховое дерево в ясные дни и прикрывали глаза молочной пленкой, как все птицы, и мне казалось, что, кроме обычного, у них есть и иное зрение. Зимой они устраивались в хижине вместе со мной, квохтали во сне.
Прошлой ночью в клетке я произнесла:
— Как они там теперь?
Я сказала это в темноту, голос отразился от стен. Но правда ведь — что с ними? Снег все еще идет. Не так сильно, как раньше, и он теперь мокрый — но все еще падает. Живы ли они? Куры Аласдера? Зимой я кормила их тем, что удавалось насобирать за месяцы, когда опадали листья, — стеблями, стручками, семенами. Крупинками жира. Но я здесь, закованная в кандалы, как я могу кормить их? Я боюсь, что они умирают с голоду в горах.
А мои козы! Со временем у меня появились три козы с маленькими зубками, они шлепали губами по моим ладоням и чесали головы о куст ежевики. Где они теперь? Теперь, когда мой очаг потух и их убежище уничтожено? Я говорю себе: «Они живы».
Я говорю: «Они там же, где и были. Да». Куры копошатся в снегу. Козы, зная, что я ушла и не вернусь, двинулись вверх. Они бродят по вершинам, щуря глаза от ветра, а их шкуры становятся белыми под падающими хлопьями. Они выживут. У моих коз родятся весной козлята. Потом у их козлят тоже родятся детеныши.
Возможно, через много лет в Гленко все еще будут жить козы. Их будет немного, но они будут жить там. Заселят верхние склоны. И возможно, кто-то когда-то скажет: «Козы? Здесь? Дикие козы?» — а другой ответит ему: «Ах да. Это потомки коз Корраг. Она была хорошей женщиной, но умерла страшной смертью, она не заслужила того, чтобы ее сожгли. Ее уже нет. А эти козы произошли от ее коз, так что давайте вспомним ее, глядя на них. Давайте передохнем немного, глядя на ее коз…»
Я балую себя мечтами в темноте.
Я надеюсь, что все так и будет.
Ферма? Нет. Но мне казалось, что у меня всего больше, чем необходимо, что я разбогатела. У меня была пара кур, три козы и сова, которая иногда в безлунные ночи поведывала свои тайны. Пауки, что плели паутину в темноте. И еще олень с ветвистыми рогами. Он возвращался и возвращался.
Мир дышал вокруг, изгибался холмами и ущельями, о чем еще можно просить? «Есть ли что-то прекраснее, чем быть сейчас посреди всего этого?» Я задавала себе этот вопрос, когда смотрела, как тает снег или дым поднимается от очага.
В те дни я не видела людей, ни единой живой души, и говорила: «Нет ничего лучше. Нет ничего прекраснее на всем белом свете».
Я не хотела возвращаться в Карнох — и хотела. Одновременно.
В свете восковых свечей Маклейн сказал мне: «Мы всегда были воинственным кланом».
Он поправлялся. Он отдыхал и пил, а ненастная погода удерживала его у очага, и он преисполнился благодушия, глаза его светились. В комнате толпился народ. Туда набилось больше людей, чем, наверное, когда-либо. Кажется, их было дюжины три, и воздух пропитался запахами меда, влажной шерсти и торфа, а еще я чуяла гончих, которые скреблись в углах. Я ощущала и людские запахи — запахи пота и виски. Я подумала: «Я дышу воздухом Макдоналдов».
— Мы всегда жили в борьбе… — сказал он, наполняя кубок. — А эти холмы слышат звон железа с тех пор, как первый человек нашел их и захотел взять себе. Ирландец был здесь до нас. Человек по имени Финн со своими воинами и собаками. Они победили много тысяч людей, чтобы спасти долину, — и говорят, что, когда люди Финна умерли, горы выросли над ними и даже теперь богатыри спят под скалами и землей, сжав мечи в руках. Что однажды они вновь поднимутся. Сражаться за то, за что стоит сражаться.
Он медленно поднес кубок к губам и выпил.
Я представила себе этих людей.
— Иэн Ог-нан-Фраох захватил эту долину в свое время. Он пришел с островов. Это был могучий Макдоналд…
— Все люди клана были такими! — подтвердил чей-то голос.
Они рассмеялись.
— Но не мы ли самые великие? Из всех Макдоналдов? В том, как мы живем и сражаемся?
В комнате стало тихо. Все обернулись на главу клана, а тот смотрел на них, и когда он вновь поглядел на меня, то сказал более мягким голосом:
— Мы названы в честь него. Мы Макдоналды Гленко, нас зовут Маклейнами, потому что мы его сыновья. Юный Джон из Хезера положил начало нашей линии в этой долине — с ее лесами, и холмами, и озерами, полными рыбы, так что все, что ему нужно было делать, — это погружать в воду руки… Говорят, в зимние ночи можно услышать лай его собак.
