Бояться смерти — на свете не жить.
64
Роза подошла к матери, стоящей у поручней. Взгляд ее был прикован к залитому солнцем побережью, мимо которого они проплывали. Густые пальмовые леса и омываемые морем светлые песчаные берега; маленькие бухточки, где на песке сушились рыбачьи лодки или собирались бело-черные стаи птиц.
— На этот раз все будет хорошо, — осторожно сказала Роза.
Эмили промолчала. Ее рот искривился в полускептической, полугорькой насмешке. Линии, которые жизнь прочертила на ее лице и к которым незаметно добавлялись новые, стали глубже. Так же, как в черных ее волосах появилось еще больше седых. Ей исполнилось сорок три года, и она снова плыла на родину. Как ни тяжело ей дался ее слишком поспешный прошлый отъезд с Занзибара — по настоянию германского правительства — два с половиной года назад, она все же доверяла обещанию, данному ей тогда: правительство и впредь постарается ей помочь в получении ею наследства. Султан Баргаш передал ей через адмирала Кнорра небольшую сумму в пятьсот английских фунтов —
Кайзер Вильгельм I позволил ей взять свои деньги из государственной казны, но этих средств даже при самой большой экономии хватило лишь на два года. Притом что в это время их финансовые дела обстояли не самым худшим образом. Книга, которую Эмили написала о своем детстве и юности, хорошо продавалась.
Роза, как Тони и Саид, очень гордилась своей знаменитой матерью, но считала, что Эмили, как казалось, очень мало радуется успеху. Но сейчас, когда Розе исполнилось восемнадцать, она понимала, что матерью движет неукротимый страх — как завтра ей оплатить квартиру, одежду, еду… Даже тогда, когда у нее на какой-то срок было достаточно средств, ее терзали заботы о завтрашнем дне.
И еще Роза, которая с годами все больше походила на мать, в глубине души считала, что она много знает о матери и многое теперь в ней поняла. И потому сейчас она мягко спросила:
— Ведь речь не только о наследстве, правда?
Не отводя взгляда от берега, Эмили покачала головой.
— Нет. Я хочу снова найти себя. Я хочу знать, где мое место.
«Рядом с нами», — готово было слететь с языка Розы. Но недавно она узнала, что потеря родины оставляет в душе человека пустоту, которую не могут заполнить и собственные дети.
Казалось, Эмили примирилась с обстоятельствами и зажила в Берлине своей прежней жизнью, не обращая внимания на здоровье. Пока весной не получила известия о смерти Баргаша. От элефантиаза, как писали. Некоторые говорили, что от чахотки; умер он сразу после возвращения из Омана, почти так же, как когда-то его отец; и так уж распорядилась судьба, что Баргаш умер в том же месяце, что и германский кайзер Вильгельм I.
У Занзибара теперь был новый султан: племянник Эмили Халифа, которого под давлением семьи Баргаш хотя и выпустил из темницы, но сослал на отдаленную плантацию, где тот находился под арестом. И в Германии тоже сел на трон новый кайзер. А на Занзибар приехали новые консулы, как британский, так и германский. Для Эмили Рюте карты легли по-новому.
Роза видела, что у матери тяжело на душе, несмотря на то, что в глазах ее снова вспыхнуло радостное предчувствие. Ведь на этот раз они ехали не только не под защитой Имперского флота, но и без одобрения и даже вопреки совету германского правительства. Без Саида, которому предстояло окончание учебы в Кадетском корпусе и вступление в армию, и потому он не получил разрешения от высокого начальства сопровождать свою мать. И без Тони, которая предпочла остаться у бабушки, после смерти Германна вот уже восемь лет живущей у одного из их сыновей. И Иоганна так редко видела внуков. Все родственники Генриха лишь разводили руками: они находили поведение вдовы Генриха весьма странным, но ни разу не обмолвились об этом ни одним худым словом. Так же, как и Эмили, никогда не говорившая о них плохо.
— Мы и одни все сумеем, мама, — сказала Роза и обняла мать. Та благодарно ей улыбнулась.
На этот раз не было никакого восторженного приема для
Там, где Эмили принялась писать письма, в которых она требовала восстановления своих прав. Письма племяннику, султану Халифе, и германскому консулу Михаэллесу — письма, на которые она получила отрицательный ответ, либо они вовсе остались без ответа.
Семена ожесточения, которые посеял в ней Гамбург и которые в течение многих лет заботливо взращивали всесильные господа в Берлине, Лондоне и во дворце Занзибара, в жарком климате тропического острова дали ростки — и вот уже скоро на них распустятся ядовитые цветы.
65
— …почему она никак не может успокоиться? Она ведь выставляет в дурном свете не только себя, но и всех немцев…
— …подозреваю, из корыстолюбия. Вы читали ее книгу? Какой абсурд! Как будто иностранка без должного образования может что-то понимать в нашей политике в Восточной Африке!
— Консул Михаэллес правильно делает, что снова высылает ее. Германские интересы относительно областей побережья куда более важны, чем…
— …делает для нас невозможным. В конце концов, всех европейцев вышлют с острова — и все по ее вине!
Жужжанье голосов в столовой немецкого госпиталя прекратилось, как только туда вошли Эмили и Роза. На какой-то миг воцарилась полная тишина, взгляды опустились в тарелки. И снова послышалось тихое позвякиванье серебра о фарфор, и возобновились тихие разговоры на не столь щекотливую тему.
Роза искоса взглянула на мать и сразу же поняла, что ни единое слово из этого ядовитого потока не прошло мимо ее ушей, прежде чем их появление прервало его, послужив переменой темы застольных разговоров. Она поняла это, увидев, как Эмили судорожно дернулась, как она еще более выпрямилась. Как она вздернула подбородок с намеком на ямочку и презрительно опустила уголки губ — и Розе стало больно за мать.
Ни слова не говоря, ограничившись молчаливым кивком, Эмили села за табльдот, а Роза, сев с ней рядом, пробормотала короткое приветствие.
После выхода книги Эмили обрела не только поклонников, но и врагов. Книга написана весьма
