Востока — Передней Азии! Узкими улочками, где царила оживленная деловая жизнь, домами в восточном стиле, пестрыми рынками он поразительно был схож с Занзибаром.
Однако именно немецкое в Яффе заставило Эмили вновь пуститься в странствия. Поскольку Тони, которая, собственно, не хотела уезжать так далеко, мешкала с перевозкой мебели из Германии, то новые соседи Эмили стали донимать ее расспросами, где же ее вещи — и вообще, откуда она приехала. Это был вопрос, который Эмили ненавидела больше всего, и она начала паковать чемоданы, как только появилась Тони с самым необходимым.
Иерусалим был следующей точкой на карте — в восьми часах езды в экипаже. Эмили надеялась, что поселится в этом древнем святом городе вместе с дочерьми, но это ей тоже не удалось. Вероятно, Иерусалим был для нее слишком велик, слишком ее подавлял; слишком диким ей показалось смешение христианства, иудейства и мусульманства. Возможно, ей чего-то недоставало. Во всяком случае, ее снова куда-то тянуло.
И вот Бейрут.
— Тебе здесь нравится, мама? — Тони подошла к ней, обняла ее и положила подбородок ей на плечо.
— Да, мама, правда, как ты считаешь? Мы останемся здесь? — Роза тоже прижалась к ней. — Может, и Саида скоро сюда переведут, тогда мы снова будем все вместе.
Эмили еще раз окинула город взглядом и прислушалась к себе.
Всякое место достаточно хорошо для меня. Я не ищу ничего, кроме мира и покоя.
Голоса муэдзинов умолкли. И теперь в городе начали звонить в колокола, и улыбка заиграла на губах Эмили.
От каждого из моих миров понемногу.
О том, что Халифа, султан Занзибара, умер два года назад, она узнала случайно. Точно так же, как и об отставке имперского канцлера Бисмарка, и еще о том, что Великобритания и Германская империя долго вели спор об отдельных областях Восточной Африки и наконец урегулировали свои интересы. Так же вскользь до нее дошло известие, что остров Гельголанд снова отошел к Германии, а за это британская корона получила Занзибар в протекторат.
Эмили больше не думала об этом; звезда ее Занзибара давно закатилась.
В свои почти сорок восемь Эмили была достаточно молода, чтобы начать готовиться к смерти. Даже если она больше ничего и не ждала от жизни.
Бейрут был хорошим местом, в котором было хорошо жить. Приветливый, оживленный город. Полный людей без корней — таких, как она, которых принесло сюда течением, и они остались на здешнем берегу. Хорошее место, чтобы читать, чтобы писать и давать уроки. И, возможно, для того, чтобы еще успеть стать хорошей христианкой.
Она держала в мыслях вопрос дочери и в конце концов согласно кивнула.
Бейрут никогда не станет для нее родиной. Но, возможно, станет местом, где она могла бы найти наконец покой.
По крайней мере, на какое-то время.
Причал
Йена, март 1924 года
Стою один в чужом краю,
Вдали от близких мне по крови,
Кем дорожу, кого люблю,
И в сердце нет за них покоя…
Но их хранит Аллах — что страх?
Зачем тревога душу ранит?
Ищу ответа в Небесах —
Живой, плывя в земном тумане.
Увы, нельзя нам встречи ждать,
Покуда жизнь моя все длится.
Чужак я мертвым, и опять
Мне встреча наша только снится.
Гнетущая тишина витала над домом. Тяжелая тишина траура по любимому человеку.
— Как же она страдала. — Голос Розы был хриплым от слез, она рыдала со вчерашнего дня. Сжимая в руке влажный носовой платок, она показала на исписанные листы бумаги, разложенные перед ней, — записи матери. В них она рассказывала о своей жизни — обо всем пережитом, передуманном и перечувствованном на чужбине, о путешествии из Адена с Генрихом, о жизни до переезда из Дрездена в Берлин. А еще были письма к неназванной подруге на старую родину — Занзибар, и они были не просто рассказами, это был почти личный дневник. О его существовании дети Эмили не подозревали — до сегодняшнего полудня, и проникновенное чтение этих писем вызвало у них еще большие потоки слез.
— Смерть отца была для нее просто катастрофой, — тихо сказала Тони. — Как будто с ним она потеряла опору.
В раздумье она взялась за стопку старых фотографий, найденных среди вещей матери. Эмили в темном платье с кринолином сидит на стуле, сложив на коленях руки, печальные глаза смотрят куда-то вдаль.
Генрих в костюме, левой рукой он опирается на балюстраду, которая наполовину скрыта длинным занавесом. Несколько снимков Эмили в наряде занзибарской принцессы: в позе сидя и стоя и еще портрет.
— Посмотрите, какой испуганный у нее иногда взгляд. — Нежная беглая улыбка промелькнула по лицу Тони, когда она перевернула твердый картон. — Здесь она уже год как прожила в Германии.
— А вот здесь ты и Тони, — Роза протянула брату фотографию, на которой родители сидели рядом, на коленях у Эмили — хрупкий малыш Саид, а у Генриха — толстощекая Тони. Саид улыбнулся. Недавно он получил от Гамбургского сената разрешение добавить к фамилии отца имя деда, а одно из имен, полученных при крещении, удалил, и теперь его звали Рудольф Саид-Рюте.
— А это кто? — Он поднял портрет, чтобы сестры хорошо его рассмотрели. — В форме английского капитана…
Несколько секунд все трое молчали, и каждый точно знал, о чем думают остальные: должно быть, это капитан, на чьем корабле Эмили убежала с Занзибара.
Почти двенадцать лет Эмили Рюте прожила в Бейруте одна — после того как ее дочери одна за другой вернулись в Германию. Но на свадьбу каждой она приезжала, а потом еще много раз — на крестины всех своих шестерых внуков. Это дети настояли, чтобы она приехала в Европу до того, как разразится война. Сначала она жила у Розы в Бромберге под Данцигом, где служил зять-офицер. А когда с Маршалловых островов вернулась Тони, вышедшая замуж за колониального чиновника, Эмили по очереди жила то у нее, то у Розы, которая вместе с мужем и детьми переехала в Йену.
Она навещала также и Рудольфа — в Каире и в Люцерне. Рудольф оставил военную службу и служил поначалу генеральным инспектором железной дороги на востоке Египта, затем — советником в различных банках Швейцарии и в Лондоне. Еще в прошлом году Эмили встретилась с ним в Линдау на Бодензее, и вместе они отдыхали несколько дней. И, конечно, Берлин, всегда Берлин — он был промежуточным пунктом в поездках ее неугомонных детей.
Эмили Рюте вела деятельный образ жизни, подтверждение чему дети находили сейчас среди ее
