Александр Петров
12 ЗАСТРЕЛЕННЫХ ТЁЩ
Глава 1
Время раскинуть мозгами
Стоял ясный зимний день. Казалось, даже тот, кто 2 недели подряд размешивал в воздухе кашу из летящего почти горизонтально снега и струй плотного, наотмашь бьющего ветра устал крутить тугие воздушные жгуты, дав отдохнуть людям от его причуд.
Воспользовавшись этим, Солнце засияло на чистом, пронзительно синем небе, лаская и успокаивая измученную пургой и заваленную снегом землю. Эта колючая и холодная субстанция теперь мирно лежала, скрывая сор и хлам, придавая окрестностям вид праздничный и торжественный. В тени белый снег отдавал голубизной — это в кристалликах замерзшей воды отражался рассеянный свет небесной лазури.
Все живое воспрянуло духом: чирикали воробьи, синички пели свои незатейливые песенки, на ветвях восседали вороны, высматривая, чем можно разжиться.
Чистота и свежесть коснулась и двуногих обитателей города. Пользуясь передышкой, дворники с удвоенной силой заскребли лопатами по тротуарам, загрохотали трактора и грейдеры, возле снеготопок выстроились длинные вереницы тяжелых грузовиков, доверху набитые даром небес, который выпал не в том месте, не в то время и не в том количестве.
Те, кого борьба со снегом не касалась, и не прельщало нудное высиживание у ящика с прыжками по каналам, вышли пройтись, наслаждаясь хорошей погодой и обилием белого, девственно — чистого снега. В большинстве своем эти люди не отдавали себе отчета в эстетической стороне проблемы и мотивировали желание отправиться на улицу отсутствием продуктов, вещей, одежды, газет, журналов, туалетной бумаги и прочей ерунды, в поисках которой нужно обязательно выйти из дому.
Были, впрочем, и личности, которые плевать хотели на великолепие природы, давно перестав обращать внимание на нее. Дела у них были на первом месте.
Одной из таких была Валентина Ромуальдовна Игошина, дурно сохранившаяся женщина постбальзаковского возраста, похоронившая пару лет назад своего мужа, умершего от пьянки, а если говорить совсем честно, просто перепиленного злобным языком этой пролетарки пополам. Эта тетка, одетая в безвкусную серо-зеленую, длинную куртку, которая шла ей как корове седло, увеличивая и без того немаленькую фигуру, резво чесала к станции метрополитена, направляясь на свой любимый рынок. Она ходила на него каждый выходной, как раньше богомолки ходили в церковь.
У Валентины Ромуальдовны, посещение открытых торговых рядов давно уже стало священнодействием, своего рода сакральным служением карбонату и буженине, красной икре и сервелату, продуктам, на который она тратила все свои деньги, снедаемая вечно голодным богом обжорства.
По дороге к метро, она с вороньей благозвучностью бормотала проклятия дочери и зятю, за то, что они зарабатывали гораздо больше ее, отоваривались в «Седьмом континенте» и «Ашане», питались отдельно, не воспринимали ее бурчания, и вообще имели собственное мнение о том, как нужно проводить выходные, а также дворникам, накрашенным молодым девчонкам, миру, жизни и вообще всему. На ее некрасивом, грубом, словно вырубленном топором из куска замороженного дерьма лице, сменяя одна другую появлялись гримасы: озабоченности, страха, злобы и неодобрения.
Ее короткие толстые руки, сжатые в ладонях в кулаки совершали резкие, неровные движения, как у вусмерть пьяного лыжника на обледенелом подъеме, заставляя заветную, изрядно потрепанную болоньевую сумку для покупок издавать склизкие, хлюпающие звуки. Валентина Ромуальдовна двигалась своим обычным маршрутом, прячась от солнца в тени домов. Она вообще не любила солнца и яркого света, заклеивала глазки светодиодов на холодильниках и телевизорах, тщательно выключала даже то, что выключать не следовало. Это было у нее навязчивой манией, также как и потребность нудно и грязно ругаться по любому поводу. Эта женщина не только выглядела, но и была по настоящему психически ненормальной, что подтверждалось пухлой историей болезни, хранимой в архивах Кащенки и извлекаемой каждую весну в связи с сезонными обострениями у гражданки Игошиной. Тетке предстояло пройти еще один дом, и выйти на финишную прямую к станции. Валентина Ромуальдовна продолжала двигаться своей неровной, дергающейся походкой, нагибаясь вперед, словно от сильного ветра, махая руками и с подозрением оглядывая пространство вокруг мутными линялыми глазами, цвета застиранных панталон.
Все было спокойно: далеко впереди, у станции подземки, заканчивали пробежку такие же любители отовариваться с утра в воскресенье, во дворе возле грибков и домиков детской площадки одиноким красным пятном маячила мамаша с коляской, прыгая с ноги на ногу в холодных, негреющих сапогах на длиннющих шпильках, пара автолюбителей заводила свое «железо», заставляя моторы автомобилей издавать утробные звуки и выплевывать вонючие хвосты дыма из выхлопных труб.
У первого подъезда с дверью сосредоточенно возился бородатый мужик неопределенного возраста в оранжевом рабочем комбинезоне. Игошина неодобрительно поджала губы, она не любила бородатых, и добавила шагу. Как только она миновала этого человека, выглядящим как дворник или работник ДЭЗа по обслуживанию кровли, произошло неожиданное. Мужчина вдруг залез руками под черную вязанную лыжную шапочку, надвинул на глаза матерчатую полумаску с грубо прорезанными отверстиями для глаз, выхватил из-под комбинезона длинную, увесистую железяку с рукоятью и подбежал к женщине сзади. Навел, нажал на спусковой крючок. Железяка тихонько лязгнула, раздался несильный хлопок. Снег перед так и недошедшей до рынка теткой окрасился красным. Грузная туша Валентины Ромуальдовны рухнула, пачкая снег кровью и остатками мозга из выдолбленной разрывным зарядом головы.
Киллер метнулся к подъезду, пряча под одежду шипящее оружие. Захлопнув дверь, он вставил в технологическое отверстие замка блокирующий штифт, не мешкая взбежал наверх и поднялся по шаткой металлической лесенке на чердак. Там он моментально скинул с себя комбинезон и бушлат без воротника, отлепил бороду, вытащил из спортивной сумки меховую шапку и дубленку. Оделся, запихнул рабочую одежду и оружие в сумку. Пробежал через весь дом, спустился по лесенке на верхнюю площадку крайнего подъезда, повесил замок и опломбировал люк, приклеив бумажку и поставив штампульку ДЭЗа. Затем, не спеша, прошагал лестничные марши, вышел на улицу, взглянул на начавшую собираться толпу, прошел к метро, сел в неприметную серую машину с заляпанными снегом номерами, где его уже ждали. Автомобиль плавно тронулся с места. Водитель и пассажир проводили глазами милицейский УАЗ, который нырнул во дворы с той стороны длинного дома.
— Как? — спросил тот, кто был за рулем.
— По плану, — ответил пассажир.
Машина выехала на боковую дорожку, несколько раз рыскнув из стороны в сторону по нечищеному асфальту и двинулась навстречу солнечному дню.
Глава 2
Тяжелый день — понедельник
Ростовцев, практикующий маг и экстрасенс вновь окинул взглядом пространство своего кабинета. «Ну, потратился», — подумал он, — «зато не в подвале. От метро близко, людям удобно ездить». Алексей Александрович вспомнил времена, когда он занимал столик в зале книжного магазина, торгующего эзотерической литературой и магическими причиндалами. Вспомнил свой подвальчик при тепловом пункте в здании на Садовнической набережной, где он проводил дни и вечера, чтобы как можно меньше бывать дома, наполненном злобном шипением тещи.
Из-за нее он старался приходить, когда старая грымза, насмотревшись телевизора, закрывалась в своей комнате, откуда тянуло старушечьей вонью и злобными эманациями не совсем здорового разума.
Алексей Александрович невесело усмехнулся, все выходило по поговорке — «Сапожник ходит без сапог». Изрядную долю его клиентов составляли мужчины с подобными проблемами. Он снабжал их защитно-корректирующими устройствами, а особо надежным за хорошие деньги предлагал устройства поглощения энергии для «гашения» не в меру ретивых теток. Безусловно, радикально эти меры не помогали, но определенное облегчение приносили. Клиентура у Ростовцева была, причем большую часть ее составляли люди, пришедшие по рекомендации клиентов мага.
Понятно, что никаким магом, в старинном понимании этого слова, Алексей Александрович не был, духов не заклинал, в пропасть, подобно героям Кастанеды не прыгал, материализацией предметов не занимался.
Ростовцев обладал хорошо развитой интуицией, дополненной вторым зрением, неплохо владел НЛП, был разработчиком интересных устройств из области генераторов торсионного поля, знал жизнь, обладал практической сметкой, что вполне хватало для того, чтобы в нем признали человека обладающего могучими сверхъестественным способностями даже ярые сторонники европейской и толтекской магии.
К чести Алексея Александровича, он никогда не ездил по ушам клиентов, нагружая их именами демонов и ангелов, не требовал слепой веры в собственную исключительность, не злоупотреблял высоконаучными терминами. Дела его шли потихоньку, медленно, но уверенно набирая обороты.
Ростовцев еще раз оглядел свой кабинет, с сожалением подумав, что новое место еще должно «нагреться», чтобы начать оправдывать вложенные в него средства.
Алексей Александрович не ждал никого из своих постоянных посетителей, телефонных звонков не было. Новые люди могли прийти только случайно. Ростовцев решил посвятить день подбору модулирующих сигналов для торсионных излучателей. Эти же сигналы неплохо действовали и в виде скрытых вставок в музыке, заставляя людей делать то, что хотел от них разработчик метода.
Внезапно зазвонил телефон. Алексей Александрович мгновенно выбросил вперед руку и схватил трубку.
— Слушаю вас, — произнес он.
— Здорово, Ростовцев, — проорал голос в трубке.
— Здорово, Алик, — ответил он.
А про себя подумал: «Вот ведь принесла нелегкая».
Его отношения с Альбертом Петровичем Бухиным, следователем городской прокуратуры, нельзя было назвать простыми и приятными. Алик периодически возникал у Ростовцева, разговаривал о политике, автомобилях, женщинах. Говорил бы и о футболе, если бы Алексей не выдал ему прямо в лоб, что не понимает что хорошего в том, что куча мужиков в трусах бегает за мячиком. Бухин рассказывал сплетни и анекдоты, байки, которые циркулировали в его учреждении,
